— Ингой. И хватит меня
разыгрывать.
— Что? — искренне удивился он.
— Спорим, сейчас в дверь войдут твои
приятели и начнут наблюдать за тем, как ты охмуряешь меня?
— Охмуряешь? И как я тебя буду
охмурять? — развеселился Ант.
От улыбки на щеках у него появились
ямочки, а от уголков глаз разбежались милые лучики.
— К примеру, предложишь угостить меня
кофе в каком-нибудь навороченном кафе, чтобы я растаяла от счастья.
А потом попросишь сделать тебе контрольную или написать
реферат.
— Я действительно хотел угостить тебя
кофе, — хмыкнул Ант, забирая у меня поднос.
А потом мы, не сговариваясь,
посмотрели на входную дверь. Зрители были в наличии — Олге Шатун и
Вики Пулсор. Известные, кстати, в универе личности из числа
завсегдатаев «Королевской поступи», которые вряд ли просто так
заглянули бы в университетскую столовую. Олге, темноволосый и
бледный дылда, мрачно смотрел на меня, прислонившись к косяку и
скрестив на груди руки. Рыжеволосый патлатый Вики гнусно
ухмыльнулся мне и показал язык.
— Эй, мышонок, всё не так, как ты
думаешь, — попытался взять меня под локоть Ант, но я вырвала руку и
бросилась прочь из столовой.
Парни молча расступились, пропуская
меня.
Дурацкий день!
Спустя две недели с того злополучного
дня оставалось только удивляться безнадёжной тоске, что обрушилась
на меня в университетской столовой. В тот день я совершила свой
первый прогул в жизни. Не захотела идти на лекции грязной, как
свинушка, вот и пришлось пропустить их. Моя маленькая квартира в
старом панельном доме находилась недалеко от универа, и я
пробралась дворами, почти никем не замеченная. Всё оказалось не так
ужасно, как представлялось. Скорее неприятно. За прогулы меня не
наказали, а профессор Всеной не стал писать докладную на нас с
Эльвирой. Ант тоже больше не пытался со мной разговаривать. И я
была этому рада. Наверное.
Мама говорила, что я родилась уже
рассудительной старушкой. Вот она у меня была порывистой,
талантливой, красивой. Её имя гремело по всему миру, а лучшие
оперные театры соревновались за право заключить с ней контракт. Она
умела жить ярко, но и сгорела быстро, влюбившись. Я не знаю, кто
мой отец, но он разрушил жизнь мамы, когда однажды появился на её
пути и исчез, оставив на память меня. Надо сказать, мама меня этим
ни разу не попрекнула, но временами я ловила в её глазах
разочарование. Неудивительно. Я была олицетворением всего самого
страшного, что случилось с ней: потерянной любви, сорванного
голоса, безысходности. Денежные потоки с моим рождением не просто
обмелели. Они потекли в обратную сторону. Маме пришлось платить за
сорванные контракты, в которых как форс-мажор была предусмотрена
потеря голоса, но только не в случае беременности. Ушлые юристы
нашли в медицинских учебниках несколько случаев, когда беременность
оказывала непоправимое воздействие на организм, и обвинили в потере
голоса маму. Мне кажется, что решение оставить меня было её самой
большой ошибкой.