Минерва обвела строгим взглядом необычайно веселых детишек,
поджала губки, по-спартански не одобряя телячье к ним отношение, и
подняла к лицу пергамент, собираясь начать церемонию
распределения.
Промокшие и продутые всеми мокрыми и холодными ветрами в утлых
лодочках, дети были безмерно счастливы оказаться в закрытом
помещении, в тепле и под крышей. Привидения вкупе со строгой
преподшей нагнали страху, но почти сразу появился стройный дядечка,
шуганувший призраков и взмахом ладони осушивший мокрые мантии. Ещё
одним взмахом он прогрел дрожащих детей до самой отдаленной
косточки. Стало так упоительно тепло, так божественно и неописуемо
хорошо…
Детишки размякли, растеклись благодарными лужицами и с оттаявшим
сонным благодушием выслушали монолог МакГонагалл о факультетах.
Слушали её, впрочем, вполуха, больше пожирая глазами спасителя,
согревшего их. Смотрели на него и влюблялись. Влюблялись в его
тонкую фигуру, невысокий рост, каштановые волосы и чудесную
оливковую кожу с золотыми чешуйками. Дети же. Маленькие беззащитные
создания, нуждающиеся в заботе и опеке взрослого, а не в этих,
голословных: скоро начнется банкет по случаю начала учебного года,
но, прежде чем вы сядете за столы, вас разделят на факультеты… Ну
да, ну да, всё это так и полагается говорить продрогшим, уставшим и
голодным малышам. Так что забота Румпеля подоспела вовремя —
несмотря на усталость с дороги и пустые животы, дети повеселели и
выслушали Минерву с оптимистическим настроем.
И в походе к табурету дети шли, плотной кучей окружив Румпеля, в
упор игнорируя Минерву. В Большом зале детишки оживились,
впечатленные красотой потолка, подсвеченного тысячами парящих в
воздухе свечей. Только Гарри не впечатлился, повидав и не таких
чудес. Рон же с порога напружинился и шел, как шпик, подозрительный
ко всему. Встав перед подиумом с табуретом и выслушав пение Шляпы,
Рон зароптал:
— Я убью этого вруна Фреда, ведь он заливал мне о том, что
придется сражаться с троллем…
Гарри хрюкнул и согнулся в беззвучном хохоте, отчего-то это его
дико рассмешило: так и представилось, что Рон идет и готовится к
сражению с чем-то огромным. МакГонагалл кисло посмотрела на шумного
и такого неприлично счастливого засранца, сжала губы в куриную
гузку, поднесла к лицу пергамент и сухо каркнула: