ход времени же оказывается сродни пророчеству: он открывает замысел Всевышнего. Соответственно, в глазах остальных племен и наций Еврей предстает вопрошателем, символом неудовлетворенного любопытства. Старую Европу порой захлестывает утомление перед лицом этого постоянного сомнения. Об этой усталости от извечного вопрошания иудея говорит Георг Штайнер, называющий
Старый Свет Judenmude – уставшим от евреев, вопрошающего народа. Гитлер блестяще передает то же чувство, восклицая:
«Еврей постоянно сидит внутри нас – однако его куда проще одолеть во плоти, нежели в этой ипостаси терзающего нас незримого демона. Еврей считался врагом в Римской империи, он был врагом еще и для египтян, и вавилонян. Однако смертельную войну первым объявляю ему я»>5.
В своем тотальном вызове Всевышнему Гитлер был просто обязан обратиться против избранного Им народа – евреев. Он, Гитлер, должен сам утвердиться (и прежде всего в своих собственных глазах) в роли Избранного. Логика этого утверждения приводит Гитлера к стремлению уничтожить истинный народ Избранных с тем, чтобы занять его место благодаря шаткому концепту немецкой расы, героем-спасителем которой он себя мнит. Он нападает на еврейскую традицию и христианство, основоположником которого был Еврей Иисус. Все это Гитлер довольно подробно разъясняет своим приближенным:
«Провидение предуготовило мне стать великим освободителем человечества. Я снимаю с человека ярмо причины, стремящейся стать своим собственным следствием, целью своего же существования; я освобождаю его от унижающей химеры, которую принято называть моральным сознанием, и от требований личной свободы, вынести которую способен мало кто из смертных… Христианскому учению о примате личного сознания и персональной ответственности я противопоставляю освободительную доктрину ничтожности индивида и его растворения в очевидном бессмертии нации. Я отменяю догму, согласно которой искуплению людей служат страдания и смерть какого-то божественного Спасителя, и предлагаю новый догмат «подмены деяний»: искупление всех и каждого достигается не страданием, а самой жизнью, поступками нового законодателя-фюрера, который намерен снять с плеч людей непосильную для них ношу свободы»>6.
Гитлер отвергает христианство, поскольку хочет обратить ход истории и вернуться к язычеству, которое он считает единственно совместимым с духовностью немецкого народа. Он тешит себя мыслью о том, что ему удалось создать новую религию: