– Ну что, – появился Руслан, – пойдешь?
Я его ненавидел в тот момент. Он мне не помог. Наоборот, глумился. И я сказал едко:
– Спасибо и тебе за заботу.
Кое-как влез в туфли (зашнуровать их не получилось), с помощью Руслана – в пальто.
– Ты без шапки, что ли? – спросил он.
– А на фига она мне?
– Мороз ведь…
Он пошарил рукой в тумбочке, достал какую-то серенькую.
– На, надень. Болеть нельзя. Завтра на работу.
– Какая теперь работа… Какая?! Жизнь обрушилась.
Приговаривая, что ничего страшного, что в принципе все нормально, он вывел меня в подъезд, вставил в подошедший лифт.
Дальнейшее вспоминается эпизодически. То ли действительно я был таким пьяным, то ли эти провалы вызваны ударом… Отложилось: в ларьке купил бутылку пива, потом оказался на широкой улице с вытянутой рукой; потом уцелел момент, когда развалился на заднем сиденье машины и пытался попасть горлышком бутылки себе в рот. Потом наступила мягкая чернота…
Надо мной свистнуло, хлопнуло, проревело. Я открыл глаза, и сначала их, а следом, тут же, и виски, лоб, затылок разломила боль. Такая, что я схватился за голову. Но эту боль сразу заслонил ужас, а точнее, в тот короткий момент, недоумение: я схватился руками, но рук не почувствовал – по голове сухо ударили палки.
Я поднес руки к глазам и попытался пошевелить пальцами. Они, скрюченные, серые, не двигались. Одеревеневшие, но не так, как бывает, когда во сне их отлежишь, а по-другому – как мертвые.
Что-то мелькнуло в мозгу про то, что замерзшие руки нельзя бить – пальцы могут отвалиться (даже наказание такое вроде существовало для воров), – и я сунул их под мышки. Левую руку под правую, правую – под левую. Подождал, сообразил, что лежу. Поднялся. Сделал шаг по плотному, наезженному снегу и упал. Правая нога не слушалась. Ее до колена тоже словно не было…
Заболтанное слово «ужас» вряд ли может передать то, что я тогда испытал. Но другого не подобрать. Действительно – ужас. Ужас.
Я находился на обочине широкой трассы, возле бетонного отбойника, за которым чернели деревья. Мимо на полной скорости пролетали легковушки и джипы, грохотали грузовики. Дорога была ярко освещена – на разделительной полосе торчали высокие фонари. Их желтый свет казался теплым и уютным… Да, рядом жизнь, движение, свет, а я на обочине, лежащий на твердом грязном снегу, полузамерзший, не понимающий, как здесь оказался.