— Я хочу убить Гаспара.
Парень медленно кивает, берёт кувшин и одним пальцем срывает
восковую пробку. Делает глоток и ставит обратно на стол.
— Ясно.
— Что, даже не спросишь, зачем мне это?
— Ну... думаю, в некоторых случаях это вполне нормально, желать
убить отца.
Серкано вздрогнул и обычно тусклые глаза вспыхнули, как угли, с
которых сдуло золу. Подался вперёд, нависая над парнем, как
ссохшийся в пустыне дуб.
— Откуда ты знаешь?
Орландо криво улыбнулся, покачал головой и ткнул пальцем себе в
лицо.
— Похож. И у кого ещё ты мог научиться фехтовать...
— Я учился у себя. — Проскрипел старик, опускаясь на
кровать.
— Да, но основы заложил именно он.
— Он бездарный выродок. — Серкано зло сплюнул под ноги, затёр
плевок носком башмака. — Если бы не понтифик, то он бы и яйца
выеденного не стоил.
— У него опыт столетий, что с лихвой компенсирует любой
талант.
Серкано поджал нижнюю губу и нехотя кивнул. Талант хорош тем,
что сокращает путь до мастерства, но причащённый может оттачивать
навыки сколько угодно. Орландо приспустил веки, делая вид, что
слегка захмелел, чтобы названный отец не прочёл их выражение.
Холодное и расчётливое. Он его любит всем сердцем, только вот
сердце это очерствело за десятилетия страданий, а разум направляет
его порывы в нужное русло.
В Серкано говорят эмоции, несмотря на возраст, он слишком сильно
ненавидит. Ведь даже при всех допущениях Гаспара невозможно назвать
бесталанным. Он гений среди гениев, развращённый могуществом крови
бога и силой, которая она дарует... Совсем как Орландо в прошлой
жизни. Мечник вздрогнул от осознания схожести с первым заклятым
врагом. Да, он не служил сумасшедшим властолюбцам, но также погряз
и потерялся в божественной силе.
— Я, скорее всего, умру. — Сказал Серкано, задумчиво глядя
поверх ученика и постукивая пальцем по навершию спады.
— Тогда я его убью, через пару лет. — Заверил Орландо и отец
остро взглянул на него. — Когда выросту окончательно.
— С чего такая уверенность? — Буркнул старик, с трудом пряча
нотки гордости.
Орландо хитро улыбнулся, отошёл к двери наружу, медленно
повернулся к ней спиной. Положил ладонь на рукоять скьявоны, сжал,
наклонился, отводя ногу назад... движения смазались, а воздух
истошно взвыл, рассекаемый острой сталью. Парень преодолел десяток
шагов за промежуток между ударами сердца, рассекая невидимых врагов
с такой скоростью, что лезвие скьявоны налилось вишнёвым светом. В
конце движения качнулся, гася инерцию, прикусил губу, сдерживая
вопль боли. Суставы и мышцы разрывает, в груди шевельнулась давно
позабытая боль. Второго такого представления почти детское тело не
выдержит. Серкано шумно выдохнул, не отрываясь глядя на
раскалившееся лезвие меча.