– В отличие от вас, – я внимательно
посмотрел майору в глаза, – я не веду подпольных игр.
– Не соглашайтесь, Князь! – крикнул
майор.
– Тихо! Я думаю! – Палеолог глубоко
задышал. Потом закрыл глаза и выдохнул, – хорошо. Я согласен. Но
нам с тобой предстоит серьезный разговор. Я тоже хочу верить
тебе.
– Конечно, князь. В этом и суть. В
доверии. Но нам придется провести разговор в Поле. Раз уже
обстоятельства изменились, и у меня прибавилось работы по вине
господина майора, времени говорить с вами у меня теперь нет.
Бывайте, князь. Бывайте, господа.
Князь смотрел на меня хмуро. Его лицо
подернула тень. Офицеры недоуменно переглядывались. Луцкий,
бледный, как кость, стоял у кожаного княжеского кресла.
Ночь была ясной, звездной, но
прохладной. Когда открылись большие ворота и броневик-одержимость
затопал вперед, я был на броне. Холодный воздух приятно щекотал
нос. Я глубоко вдохнул.
Оделся я привычно, в ифритные вещи:
рашгард, брюки, плащ, часы. Внутри последних находился тот арсенал,
который мог мне пригодиться. Я взял с собой Фырчика и даже мой
мускулмобиль “витязь”.
Отряд же, который мы, вместе с
Вороновым, пересобрали из надежных, по его мнению, офицеров, сидел
внутри. Всех я снабдил ифритными вещами для защиты и некоторым
оружием, в дополнении к магии. Над этими вещами я трудился на
ифритном станке.
Воронов сказал, что никто не сообщил
ему ни о каком собрании. А в штабе полка его ждало предписание
начальника гарнизона о том, что он направляется в срочную инспекцию
по всем заставам ограждения. И начинается она завтра утром. То
есть, ни о какой спасательной операции речь для полковника больше
не шло. Это его удивило. Оно было и понятно. Наверное, Луцкий в
последний момент решил отказаться от Воронова. А говорить
полковнику напрямую не решился. Воронов бы точно стал задавать
неудобные вопросы. Но я быстро расставил все на свои места.
– Вот только осадок остался, –
недовольно сказал мне Воронов, когда все кончилось.
Мы вышли в Поле, и я опустился под
броню. В отделении пехоты царило гробовое молчание. Лишь нервное
сопение Луцкого нарушало тишину. Он, еще более бледный, облаченный
в ифритную форму чистильщика сидел на своем месте. Глаза майора
были пусты, а руки дрожали.
– Князь? – я прошел вперед, – тронул
Палеолога за плечо. Он, словно бы очнувшись ото сна, вздрогнул,
поднял на меня глаза.