– Там легко потеряться, – усмехаюсь невесело.
– И это тоже. Но дело в другом. Я вернулся туда, где был счастлив когда-то. Единственное место, куда мне хотелось попасть. Да, я виноват, Ника. Что смалодушничал. Скрылся. В то время я видел только один выход. Не просто уехать, а умереть для всех. Как мог, я позаботился о тебе.
– Да, – киваю, – сжёг вместо нас с бабулей Полей других людей. Дал деньги, сопровождающего. Помог скрыться. Я знаю теперь, что ты почти всё предусмотрел.
– Я не хотел, чтобы ты умерла, – вот так просто, обыденно он произносит эти слова. – Я слишком хорошо знаю свою мать. Она бы не отступилась. – И я не сжигал живых людей. Для этого достаточно было уже умерших использовать. А огонь – хороший друг. Он умеет хранить тайны. Делает очень сложной процедуру опознания по останкам. А порой – невозможной.
– Именно поэтому ты сгорел?
Влад кивает.
– Она опознавала меня по украшениям. Костный материал для экспертизы не годился. Слишком большая температура горения была. От того человека, что занял моё место за рулём, почти ничего не осталось. Но я и в этом случае подстраховался. В общем, у меня всё получилось. Но своим побегом я отрезал путь домой. Да и не очень хотел возвращаться. Там не осталось ничего, что держало бы меня.
Эгоистично хотелось спросить: а я? А как же я? Я ничего не значила для тебя? Вот так просто ты взял и вычеркнул меня из своей жизни, как ненужную вещь, что без жалости несут на помойку?
Но я промолчала. Пусто и холодно. До озноба. До ощущения собственной никчемности.
– Только ты, Ника, – сказал Влад хрипло, отвечая на невысказанные мною вопросы. – Но я сделал для тебя, что мог. А большего дать на то время у меня не получалось. Да и к лучшему, потому что, будь я настойчивее или целеустремлённее, я бы подписал тебе смертный приговор. А так ты осталась жива. Плохо только, что годы спустя, не затерялась, не жила своей жизнью, а какого-то чёрта попёрлась в столицу.
– Я выполняла данное тебе обещание, – обняла себя за плечи, пытаясь согреться. Озноб рождался где-то внутри. – Я отправилась убивать Неймана, как ты и завещал перед «смертью».
– Я не думал, – снова повторяется Влад и бьёт ладонями по рулю. И этот жест наконец-то говорит, что он живой, что-то умеет чувствовать. Но что-то в нём сломалось за эти годы, атрофировалось. Он перестал быть тем, кого я знала.