Думаешь ли ты обо мне, моя девочка? Я зол на тебя – это верно. Мы договаривались с тобой говорить друг другу правду, ты помнишь? Может, поэтому я не стал лгать, когда ты спросила, какая роль тебе была уготована.
Но ты не дала мне объясниться. Не оставила шанса. Решила всё быстро, не думая, не спрашивая. Обвинила меня и поверила, что я мог поступить с тобой отвратительно.
Ты временами не умела слышать. И мои поступки тебе ничего не сказали. Значили только слова, которые мы часто произносим просто так, чтобы заполнить пустоту или спрятаться за ними, как за щитами, чтобы не подпустить ближе.
Ты задолжала мне один разговор, Ника. Так что можешь не сомневаться: я приду. И ты всё же выслушаешь меня.
Ника
В Индиго и Дану словно бес вселился: они ругались всю дорогу, практически не переставая. Вначале я этого не заметила и не поняла – не прислушивалась к окружающему миру, погруженная в собственные мысли и переживания.
Кажется, они начали ещё до того, как мы пересели в другую машину. Ругань со страшной силой разгорелась, когда Индиго упаковал нас в какую-то дребезжащую колымагу и поехал в обратном направлении.
– Что происходит? – подпрыгивала от возмущения Дана. – В чём дело? Ты что, надумал нас сдать? Мало того, что мы, как бомжи, в этой тарантайке, что того и гляди рассыплется на части, так ещё и назад едем! Нам туда нельзя! Эй, ты слышишь?
Индиго вначале молчал, старательно изображая глухонемого Сфинкса.
– Я тебя спрашиваю или окрестные кусты? – толкнула она Роберта в плечо концом биты, что так и держала в левой руке.
Дана левша? А я даже не замечала, хотя столько времени мы находились рядом. Вот такие мелочи вылезают внезапно, за них цепляешься в самые неподходящие моменты, будто больше поразмышлять не о чем.
Индиго, не глядя, легко ухватил биту и дёрнул на себя. Дана от неожиданности выпустила оружие стратегического назначения с рук и покачнулась вперёд. На лице её застыл испуг.
– Ещё одно подобное поползновение, – сказал он спокойно, – и вышвырну вон, тело-хранитель.
Он именно так и произнёс – двумя словами, издевательски. Я вздрогнула. Он вдруг так напомнил мне другой голос и другое слово.
«Ни-ка», – нередко, особенно поначалу, произносил Нейман с точно такой интонацией. Я сморгнула. Вытерла остатки слёз, что лились из меня водопадом и никак не хотели заканчиваться. Видимо, мешок прохудился и мечтал избавиться от солёного груза, что накопился во мне за долгие-долгие годы эмоциональной засухи. Как мне порой не хватало этого: расплакаться, выплеснуть через слёзы горечь, обиды, утраты, боль…