Как заранее и уговорились, батя первый приложился и в сторону
едва видимых теней возле ворот из винтовки выпалил. А не
поторопился ли он? Может, там ЧОНовцы какие-нибудь у старосты
остановились, а всякие придушенные писки за забором Осипу и
почудиться могли. Впрочем, все эти мысли я уже на бегу обдумывал, с
той стороны тоже выстрелы загрохотали… тоже не часто. Похоже,
противников там ничуть не больше, чем нас самих.
А потом круговерть ночного боя, когда и противника то толком не
видишь, палишь куда-то в направлении огоньков от вражеских
выстрелов и тут же стараешься с этого места переместиться, потому
что в ответ уже будут стрелять на отсветы твоих собственных
выстрелов.
Минут пять только боя и прошло, от подворья старосты верховые
выметнулись и в дальний конец деревни, прочь от нас поскакали.
Почти наугад пальнул им вслед еще раз и даже удивился, когда со
стороны уносящихся в темноту вскрик донесся. Ну, вот, еще чуток
очков опыта себе настрелял. Только бы не оказались эти ночные гости
какими-нибудь представителями власти, тогда уж точно не отмашемся!
Запишут в белобандиты, да и пустят под нож всей мужской частью
деревни. Суровые нынче времена.
Все мысли о возможной принадлежности таинственных конников к
каким-нибудь властным военизированным структурам рассеялись, едва
мы на подворье нашего старосты вошли. Тела продавца и возницы
обнаружились практически сразу, возле фургона, стоящего во дворе.
Вряд ли красноармейцы стали бы их убивать ни за что, ни про что. И
это точно не мы их, тела уже окоченевшие на ночном холоде. А в избе
отыскались и староста с его женой. Раиса тоже мертвая, а Иван
Тимофеевич хоть и изранен был страшно, но в живых еще его
застал.
- Сашка! – Выдохнул староста сипящим шепотом, завидев меня в
дверях комнаты, где он на полу сидел, прислонившись к стене. Я
первый к ним в избу сунулся, запалив магический Светоч, остальные
во дворе тела подстреленных нами разбойников осматривали.–
Поклянись, что отвезешь сеструхе, Степке, мои ухоронки, третья
часть покладенного тогда твоя будет.
- Да что вы говорите, Иван Тимофеевич, - попытался я приободрить
раненого, хотя видел, что мудрено ему будет на этом свете остаться.
Вся грудь и живот черной кровью залиты, багровая лужа на полу
расплывается, да в придачу и на губах кровь же пузырится.