Амелин замолчал, выжидающе глядя на меня.
Конечно, у меня не было причин и прав обижаться на его прошлое. Наверное, это действительно была ревность, но я ещё никогда не чувствовала ничего подобного по отношению к нему.
Он любил меня, и это было разумеющимся явлением, существующим, не подлежащим сомнению фактом. Как всходящее по утрам солнце или смена времен года. Так было, есть и будет.
Но как он вообще мог любить кого-то до меня?
— Знаешь, Амелин, я думала у нас с тобой всё серьёзно, а ты, оказывается, уже умирал из-за кого-то. Значит, всё это ерунда. И твоя любовь ничего не стоит.
— Да ты что, глупенькая? — он отстранился, взволнованно потряс меня за плечи, затем снова прижал. — Я же из-за тебя жить хочу, а не умереть, а это, если хочешь знать, гораздо сложнее.
После поездки в клуб остался неприятный осадок, и мы всё-таки решили разойтись по домам, но остановились, прощаясь в сквере возле моего дома, и зависли на два часа, пытаясь избавиться от проскользнувшей отчужденности.
Он сидел на лавочке, а я в полудрёме лежала у него на коленях, вытянувшись во всю её длину. Наши рюкзаки валялись рядом.
— Ты раньше ездила на поездах?
— Конечно. Раз сто. Ладно. Не сто. Три раза.
— В детстве я садился на диван и представлял как еду на поезде куда-нибудь очень-очень далеко. В самое счастливое место на земле, — он взял мою руку и поцеловал ладонь. — Вот и сейчас такое чувство, будто, сидя здесь, я туда еду… Мы вместе едем. Если ты не против. Ты же хочешь в самое счастливое место на земле?
— Очень. И желательно навсегда.
Он поводил по ладони пальцем.
— У тебя есть линия счастья.
Я раскрыла его испещрённую кучей бледных хаотичных черточек руку.
— А у тебя она есть?
— У меня нет. Только шрам из подвала.
— Зато линия жизни до самого запястья.
— Я всё равно в это не верю.
— Я тоже.
— А в поезд верю.
— И я.
На лавочку напротив уселась полная, пожилая женщина в платке и беспардонно вперилась в нас пристальным взглядом.
— Чего она так смотрит? — поёжилась я.
— Хочешь, чтобы я её прогнал?
— Можно. Иначе я ей нагрублю.
— Есть один способ.
— Только умоляю — не стихи.
— Тогда другой — не самый действенный, но может сработать.
Он наклонился и поцеловал меня. Сообразив, что он решил её смутить, я поддержала план. Мы целовались долго, с картинной страстностью, как в кино, но способ не сработал. Тётка продолжала смотреть. Так что, в конце концов, смутилась я и повернулась к ней спиной.