— Сейчас узнаю, — я выбралась вслед за ним, но выяснить ничего не успела.
Приложив палец к губам, будто в соседних кустах притаилась птица, Артём перемахнул через узкую, поросшую травой канаву и зашагал прямиком в скошенное поле. Туда, где в нежно-розовых облаках поднималось солнце.
Я тоже перепрыгнула канаву, но дальше не пошла.
— Куда это он? — на дороге появилась Зоя.
Я только развела руками.
От поля тянуло августовским утренним холодом и сыростью. Зоины рыжие пряди стали совсем розовыми, а в светлых глазах дрожали розовые блики. Обхватив плечи руками, она постояла ещё немного рядом, замёрзла и вернулась в машину, а я осталась всматриваться в рассеивающуюся в первых солнечных лучах розовую дымку.
Всё кругом было наполнено неясным ожиданием чего-то прекрасного. Как по утрам в далёком детстве. Когда просыпаешься и, ещё нежась в кровати, чувствуешь в животе счастливое предвкушение нового дня.
Вернулся Артём возбужденный и взъерошенный, с такими же розовыми щеками, как и всё вокруг. Но ко мне не подошел, а первым делом сунулся в машину. Покопался в бардачке, достал маленький рекламный блокнот, карандаш и, положив на крышу Пандоры, стал что-то сосредоточенно записывать, а когда закончил, вытерся подолом майки и перед тем, как исчезнуть на водительском сидении, весело крикнул:
— Эй, Витя. Я тебя люблю!
— Это стихи? Да? — с любопытством стала допытываться Зоя, как только мы снова тронулись.
— Шутишь? — Артём засмеялся. — Я похож на поэта?
И тут я, наконец, догадалась.
— Музыка?
Он кивнул.
— Неужели ты и правда её слышишь?
— Конечно же, слышу. Вот она, — он помахал блокнотом. — Это музыка мира и она совершенна.
— Ты пишешь песню? — спросила Зоя.
— Саундтрек.
— К фильму?
— К нашей истории.
— Какой ещё истории?
— Той сказке, которую Витя придумывает прямо сейчас.
— Ты сочиняешь сказки? — Зоя перекинулась на меня.
— Артём шутит, — я смутилась. — Давно уже ничего не писала. Сказки тем более.
— Это не мешает им происходить у тебя в голове, — он сгреб меня за плечи и прижал к себе.
Так в обнимку мы долго ехали по пустой дороге в сверкающих лучах встающего солнца, и мне вдруг пришло в голову, что любовь и свобода, по сути — антонимы.
На месте мы были в восемь утра, но прежде, чем добрались, почти два часа плутали по округе.
Убегающие в глушь соснового леса кирпичные стены забора были густо увитыми диким виноградом и будто выросли перед нами, полностью сливаясь с окружающей зеленью.