– Ночная рубашка, – суёт он мне в руки допотопную вещицу из хлопка.
Я смаргиваю от неожиданности и пялюсь на вещь, будто он мне змею подложил.
Такое могла бы носить моя бабушка – пошитый трапецией мешок с v-образным вырезом и «крылышками». Не кружевной пеньюар, не шёлковая паутинка выше колен, а… вот это. Хм.
Не знаю, какой бес в меня вселился, но когда рядом Ланской, всё время так и подмывает сделать какую-нибудь глупость, совершить безумство. Смутить его, как когда-то. Чтобы покраснел, потупил глаза, отвернулся, отчаянно желая обратного – пялиться и сглатывать шумно, потому что у него в горле пересохло.
Я кинула ночнушку на спинку стула и, развязав пояс, спустила халат с плеч. Он мягким облаком упал к моим ногам.
Время замерло, отсчитывая секунды стуком моего ошалевшего от небывалой смелости сердца.
Я стояла перед Альбертом нагая, потому что под халатом у меня ничего не было, даже трусиков.
Нет, этот мужчина не мой Берт – об этом можно твердить бесконечно. Ум понимает, а сердце не хочет смириться с правдой.
Аль смотрел, не отрываясь, и краснеть не собирался. Ласкал меня взглядом с головы до ног – медленно, со вкусом.
Я прикрыла руками грудь. Перекрестила ноги, чтобы хоть немного спрятаться. Вспыхнул не он, а я. Слабым утешением было лишь восхищение в глазах Ланского.
– Красивая, Лада, – голосом он тоже ласкал, не скрывая наслаждения.
Эстет. Художник. Сколько обнажённых женщин прошло через его руки и его постель? Вряд ли я хочу об этом знать. Только от мысли о других женщинах в его жизни потемнело в глазах, и ревность сжала сердце – не вдохнуть.
Почему-то стало нестерпимо стыдно, до слёз. Я схватила ночную рубашку и натянула её на себя. Большая, просторная. Холодит приятно, потому что я горю, как в огне.
– Не бойся меня, Лада, я тебя никогда не обижу.
Голос его царапает, задевает, выворачивает наизнанку. Я не его боюсь. Себя. Мне одиноко и страшно. И втягивать Аля в свои неприятности – неправильно.
– Нам нужно поговорить, Лад. Но я подожду. Ложись спать. Утро вечера мудренее.
Я слышу, как удаляются его шаги. Ещё немного – и закроется дверь за ним, а я останусь одна в чужом доме с высокими потолками, в чужой обстановке. Здесь хорошо, но когда всё не твоё, это оглушает.
– Не уходи, пожалуйста, – прошу тихо, чуть слышно, но Аль останавливается.