Мне некуда бежать. И уж лучше я останусь там, где хотя бы чувствую почву под ногами, чем снова буду метаться по городу, что в какой-то миг стал не родным, а злым и равнодушным.
– Я не убегу, Аль. А ты пообещай, что будешь держать меня в курсе. Я имею право знать. Я за них… что угодно сделаю.
– Договорились, – легко целует он меня в щёку и уходит куда-то вглубь своей необъятной квартиры.
Я слышу его уверенный и чуть резкий голос. Вечно краснеющего мальчика, что с трудом подбирал слова от волнения, давно не существует. Но я всё равно его вспоминаю. Его невозможно забыть.
Семнадцать лет назад
– Я не всегда делаю то, что нравится.
Он смотрит на меня, закусив уголок губы до крови, наверное. В нём столько напряжения, что, кажется, прикоснись – и ударит током.
Берт будил странные, непонятные чувства. По идее, мне должна была бы ближе быть его сестра. А он… слишком маленький ещё.
Когда тебе пятнадцать, а мальчику тринадцать, это кажется пропастью. Но я так не думала. Он вызывал невольную симпатию – худющий, длинный, нежный, как цвет персика. Что-то такое светилось в его упрямых глазах, задевало, не оставляло равнодушным.
– Я тебе по большому секрету скажу, – решила я свести всё в шутку, – мы часто делаем то, что другим не нравится. Но это их проблемы. Ты ж не доллар, чтобы тебя любили?
– Я гораздо круче, – улыбнулся он мне в ответ так, что я «поплыла», – пойдём, я покажу, – схватил он меня за руку и поволок в дальний угол комнаты.
Оказывается, там ещё одна дверь притаилась. Берт толкнул её рукой и завёл внутрь ещё одной комнаты.
– Вот. Это моё пространство.
Он так и сказал. Но, может, так оно и было, потому что всё здесь принадлежало ему: стол, краски, мольберты, разбросанные наброски, книги. Странный диван с выпуклым «пузом» украшали вязанные салфетки. У меня даже глаза на лоб полезли: я давно не видела такой старины и какого-то нездешнего уюта.
– Здорово! – восхищённо выдохнула я и прошлась по студии на цыпочках. – Можно? – спросила, не решаясь посмотреть рисунки.
– Тебе можно, – ответил Берт, но тогда я внимания не обратила на его уверенный тон и маленькое примечание: «тебе».
Много позже я узнала, что сюда он не пускал никого, даже домработницу. Сам вытирал пыль и мыл полы.
У Берта были смелые рисунки, и уже тогда чувствовался талант. Он умел не просто схватывать и что-то схематично набрасывать. В его образах жила душа, дышало что-то настоящее, живое, отчего мурашки по телу бежали и волоски вставали дыбом.