– Какой приятный вечер – думала она. А грусть шептала:
– Какие у него горячие руки, когда он прикасался к тебе. А ты, что забыла, какие у него были горячие губы?
– Если будешь продолжать в том же духе, я прогоню тебя.
– Попробуй – сказала грусть, укладываясь у неё на плече – ты ведь не сделаешь этого. И снова стала шептать в ухо:
– А взгляды, сколько их сегодня было, зачем нужны слова, если глаза обо всём сказали.
– Что сказали? Что ты несёшь?
– Не притворяйся, что ты ничего не видела, только слепой не увидел бы, как он смотрел на тебя.
– А когда ты спала, ты думаешь, что он не глядел на твои ножки? Халатик-то был коротковат.
– Ты и это заметила?
– И не только. А когда он тебя увидел там, на остановке, он ведь дар речи потерял.
– Скажешь тоже!
– Ты знаешь, какой он тебя представлял?
– Ну и какой?
– Во-первых, толстой с большим животом и тяжёлой попой, в бесформенных трикотажных бриджах и широкой майке с рукавами по локоть. Во-вторых, седина через краску на голове пробивается. В-третьих, прокуренные жёлтые зубы и хриплый голос.
– Ну и грымзу же ты изобразила.
– Поэтому он спокойно ждал тебя, не особенно волнуясь. А вот когда увидел тебя, тут и вылетела птичка.
– Ты что имеешь ввиду?
– А то ты сама не догадываешься. Любовью её величают.
– Ну что ты, так сразу и любовь?
– А почему сразу? – зевнула грусть, ещё плотнее прижимаясь к ней. Она сидела в темнице, за семью замками, почти четверть века.
– Разве он не прогнал её тогда?
– Тогда, когда ты прогнала его из своей жизни?
– Да, именно это.
– Нет, отвергнутые и сильны, именно, любовью. Хотя и прячут её ото всех.
– Как прятал он? А может, этого и не было, всё твои выдумки. Пошла вон отсюда, фантазёрка, у меня и без тебя проблем много!
Тамара встретила Бориса запахами только, что приготовленного ужина.
– Садись, ужин готов – сказала она.
– Нет, спасибо, я в Пойменном обедал. Мария Алексеевна так сытно накормила. Кстати, привет тебе передала.
– От меня тоже, при случае, передай – ответила она, усаживаясь в кресло у телевизора.
– Завтра в город на совещание еду. Пойду приму душ и спать. Устал – сказал Борис, снимая майку.
Тамара смотрела любимый сериал, и ничего не слышала, что он ей говорил. Перед ней на журнальном столике стояла большая плетёная ваза с маленькими печенками и разноцветьем конфет. Она потихоньку шуршала обёртками конфет, отправляя их поочерёдно с печенками в рот. Эту процедуру, она называла «успокоением нервов». Её грузная фигура еле помещалась в кресле, на ней были бесформенные трикотажные бриджи и широкая майка с рукавами по локоть. Лицо крупное, загорелое, через окрашенные жёлтые волосы проступала седина. Голос был хриплый. Разговаривая, она обнажала жёлтые прокуренные зубы. Борис старался не смотреть на неё. Выйдя из ванной, пошел в комнату Максима, где на его диване он любил спать. В спальне курила жена, а он не переносил запаха табачного дыма. Чтобы отвлечься и уснуть, взял с полки самое лучшее снотворное – книгу, всё равно какую. Немного почитал, не понимая прочитанного, и сон мягко прикрыл его глаза своими крыльями.