Мы переступили порог церкви: Мария, в обществе своих отца и матери. Они оба побоялись куда-то отпустить больную дочь одну.
Людей в этот час на службу пришло немного: должно быть, основная масса прихожан исполнила свой духовный долг ещё с утра. Считается, что поздняя обедня предназначена для лентяев, которым в тягость встать пораньше.
Входим под своды храма. Странно: все трое, включая Марию, вместо того, чтобы пройти прямо – в зал со скамьями, – притормаживают у левой стены. Оказывается, слева при входе размещена какая-то чаша на высоком треножнике. Родители по очереди опускают в неё кисти рук, после чего торжественно осеняют себя крестным знамением. Мария тянется к воде последней.
…Уй! Что они туда налили?! Мы с Марией ошарашенно выдёргиваем руки из… кислоты? кипятка?! С виду так похоже но воду, но жжётся, как настоящий огонь. А почему больше никто не возмущается? Мария дует на свои покрасневшие, словно обваренные, пальцы. Переводит взгляд на родителей. Мадам и мсье де Мюссе застыли с побледневшими лицами, не сводя глаз с дочери. Они явно перепуганы, но вот с их руками, побывавшими в едкой жидкости, кажется, всё в полном порядке.
До меня начинает медленно доходить. В этой части земного шара есть такой обычай: ставить при входе в храм чашу с освящённой водой, так называемую кропильницу. Чтобы каждый входящий имел возможность омыть руки от греха, прежде чем приблизится к алтарю. Предрассудок, конечно, дикое суеверие… Как могут руки стать чище, если все полощут их в одной и той же миске? Наоборот, ещё повышаются шансы подцепить чужую инфекцию… Однако же, вот…
Для любого нормального человека жидкость в чаше – всего лишь обычная вода, не очень холодная и даже, возможно, слегка мутноватая. (Религиозные фанатики, благоговеющие перед любыми церковными атрибутами, не в счёт). Поэтому господа де Мюссе провзаимодействовали с ней без какого-либо дискомфорта. А вот их дочь…
Так вот, значит, как реагирует на святую воду человеческий организм, захваченный демоном.
М-да, ситуация осложняется…
Примолкшие, притихшие, мы проходим в боковой придел. Я вспоминаю: один алтарь – одна месса в день. В этом храме их два. По стенам должны висеть картины, изображающие крестный путь. Но я ничего не могу увидеть, потому что Мария не отрывает глаз от своих рук, кожа которых всё ещё горит. Я вынуждена чувствовать её боль. Чёрт бы побрал их всех, вместе со всем их религиозным мракобесием.