Мне дали более совершенный купол Т-4-4м. Сейчас понимаю, что если бы я перешел на ручное раскрытие не на сороковом, а начал уже где-то на пятнадцатом прыжке, видимо, удалось бы избежать ошибок, одна из которых чуть было не стоила мне жизни на очередных сборах в 1976 году.
Что мне дал парашютный спорт, кроме чувства «глубокого морального удовлетворения»?
Во-первых, собранности. Признаюсь, я никогда особенно не отличался аккуратностью и собранностью. Парашютизм если и не устранил совсем, то в какой-то мере сгладил этот недостаток.
Инструкторы с нами особенно не церемонились. И не прощали даже малейших ошибок. Допустим, привязал контровку чеки прибора КАП-3 не «восьмеркой». Инструктор выдергивает чеку: трещит прибор, щелк! Ранец раскрывается, купол вываливается на землю. Все, собирай по-новому. Ребята уходят в воздух, а ты сопишь над укладкой.
Во-вторых, когда в 1982 году в КГБ Киргизии решался вопрос, кого отправить на учебу в школу диверсантов, мои 80 прыжков произвели впечатление на начальника республиканской разведки Эрика Чинетова. И он остановил свой выбор на моей кандидатуре. Значит, и в «Вымпел» я попал благодаря парашютному спорту.
Экзамен по истории КПСС
На втором курсе я завалил экзамен по истории КПСС и полгода не получал стипендии. Произошло это следующим образом. На экономфаке общественные дисциплины преподавали на двух языках. Я занимался в группе с русским языком обучения. Во время сессии наш преподаватель заболел, и экзамены принимал профессор киргизского потока. Поскольку моя фамилия начинается на «А», пошел отвечать первым. Не успел произнести нескольких фраз, как профессор прервал меня:
– Абдулаев, ты кто по национальности?
– Киргиз.
– Почему фамилия не киргизская?
Объясняю, что фамилию отца исказили, когда он в тридцатые годы учился в Ташкенте.
– Хорошо. Ты владеешь родным языком?
– Да.
– Ну и отвечай по-киргизски.
Тут я начал мычать. Извините, одно дело – бытовой, разговорный язык, а тут специфические научные выражения. Это две большие разницы. Короче, поставил он мне «неуд».
Нечто подобное произошло со мной в восьмом классе, когда принимали в комсомол. Заседание бюро райкома, во главе стола первый секретарь, противная тетка с мясистым, угристым носом. Я не смог по-киргизски рассказать Устав ВЛКСМ. Так что вступил в комсомол лишь в десятом классе.