– Антон Генрихович, вы какими судьбами здесь? Ба-а, да уже лейтенант! Поздравляю, поздравляю!
После крепкого рукопожатия лейтенант испросил у старшего на борту «добро» на отход.
Они поднялись на открытый мостик, и по кораблю полетели команды:
– Баковые, на бак! Ютовые, на ют!
– По местам стоять, со швартовых сниматься!
Арцишевский, как положено командиру, руководил выходом из порта лично:
– Малый вперед! Осмотреться за бортами и кормой!
Послышались доклады:
– По левому борту за бортом чисто!
– По правому борту за бортом чисто!
– За кормой чисто!
Рядом на мостике стояли вахтенный помощник и рулевой. Командир отдал указание:
– Машине средний ход, курс десять!
– Есть – средний ход!
– Есть – курс десять!
– Так держать!
– Есть – так держать!
Строгий ритуал военно-морских команд производит глубокое впечатление на того, кому нечасто доводится бывать на кораблях. Стрельцов стоял немного сзади и с уважением смотрел на работу молодых моряков.
Обернувшись к нему, Арцишевский затянул ремешок фуражки под подбородком и произнес:
– Илья Иванович, сейчас пройдем узкость и «попылим» прямиком на Гельсинки.
Стрельцов было удивился неуместному на флоте слову «попылим», но понял, что пехотное понятие «ввернуто» для шику. Он чувствовал, что у командира корабля хорошее настроение, улыбнулся и ответил:
– Командуйте, Антон Генрихович, в пути успеем наговориться.
Слева по борту остался портовый маяк. На открытом просторе Финского залива поднялся свежий ветерок, корабль ощутимо закачало на волне. Командир отдал помощнику новые распоряжения:
– Скорость поднимем до двадцати узлов, пойдем курсом двадцать. Меньше качать будет. При подходе к Гельсингфорсу переложимся против ветра.
Наклонившись к медному раструбу переговорного устройства, протяжно крикнул:
– Машине!
Снизу послышалось утробное:
– Есть – машине!
– Егорыч, как у тебя сальники, не текут?
– Все в порядке, ваше благородие!
– Держи, Егорыч, сто двадцать пять оборотов.
– Куда столько, мы что – в бой?
– Исполнять! Поговоришь у меня…
– Есть – держать сто двадцать пять оборотов!
– Так-то!
Корабль напрягся и рванулся вперед рассекать мелкую и злую балтийскую волну. Качать стало меньше, Арцишевский пригласил Стрельцова в свою каюту. Расположились за узким столом, один – на койке, другому, как почетному гостю, достался единственный стул.