Фауст
и сам не понимал, как попал в этот безумный водоворот. Он так и уснул, ничего
не понимая и жалея о паразите внутри него. Возможно, стоило отказаться,
возможно, решение было преждевременным и порывистым. Возможно, он влез в
ситуацию намного более глупую, чем те, в которых побывал сам Шарль де Крюссоль,
знаменитый дикими выходками.
Именно
Шарль и разбудил Фауста, завалился к нему вечером и сдернул одеяло:
—
Вот так спящая красавица! — хмыкнул он, наслаждаясь дезориентацией друга. —
Повеселился вчера, да? А я видел, с кем ты уходил из «Ледяного» … ох и глупое
это решение, друг. Между прочим, я кричал тебе: «Остановись!», но ты не услышал
или проигнорировал. А бежать следом я счел излишним, потому что иногда стоит
позволять людям совершать ошибки, получать бесценный опыт. Это как ты позволил
мне съесть бумажную салфетку в прошлом году.
—
Который час? — сонно пробормотал Фауст.
—
Часов семь уже. Рад, что ты живой, но готовься к длительной обороне.
—
О чем ты говоришь?
—
Об Эльфине Рейн. Видишь ли… сегодня я виделся с Эрихом, который фон Регенсберг,
и поведал он мне чудную историю о девушке, что подожгла его одеяло и строчила записки
о любви кровью. А также установила отслеживающую программу на телефон, писала
ему с десятка разных аккаунтов, а однажды заглянула в окно. И это при том, что
Эрих на пятом этаже жил. Думаю, пару кирпичей он отложил… да любой бы отложил
на его месте, осуждать тут нечего.
—
Это Эрих рассказал?
—
Ага. Прикинь, как она его достала, раз суровый наш молчун выдал столько
информации? В общем, готовься, — Шарль похлопал Фауста по плечу и улыбнулся, уж
очень его забавляла ситуация, в которую попал друг.
—
Бред какой-то, — отказывался верить Фауст. — Она же Эльфина Рейн…
—
Она может все, редкий талант, бла-бла-бла. Но так бывает, друг: талантливые
люди часто рождаются психами. Ван Гог, Бетховен, По, Гитлер… но с Эльфиной этой
нехорошо вышло, мы сами не подстраховались. Лично я во всем виню Эриха, мог бы
хоть раз обмолвиться о преследовании.
—
Я уверен, это все недоразумение…
—
Скажи это сгоревшему одеялу Эриха и его изрядно потрепанной нервной системе, —
глядя на несчастного Фауста, Шарль решил сбавить обороты: — Ладно ты,
прорвемся. Я буду рядом, если что, запрем ее в сторожке на зиму, глядишь,
отойдет. Хотя там весеннее обострение начнется… ничего, прорвемся. Друзья
познаются в беде, друг.