А то он сам не видит по форме. Всё видит.
– Вы хотите, чтобы я поверил, – протянул мой почти коллега, и всё стало понятно и безнадёжно, – что брат старшины нашего участка на Вас напал? Зачем ему это? Не упорствуйте, Ика Стайер. Признавайтесь. Сделаем медицинскую экспертизу, признаем Вас умалишённой, полечитесь лет пять, потом выйдете… Вот, тут уже всё написано – помахал бумагами. – Вам надо только подписать.
У меня внезапно пропали все слова, и даже сам голос. Пять лет в лечебнице для душевнобольных, и это при самом лучшем раскладе! И за что?! За самооборону. И за ночь с Императором, в которую ничего не было. Но не буду же я предъявлять засос… а хотя, что мне терять?
– Я любовница Императора! – сообщила я ему слегка срывающимся голосом.
На меня как-то разом накатило ощущение собственной беспомощности и тотального одиночества. В последнем виновата я сама, зациклившись на мести, и не оставляя ни сил ни времени на то, чтобы дружить… и я знаю, что дружба вовсе не для этого, но как бы мне хотелось, чтобы был хоть кто-то, к кому можно обратиться за защитой и поддержкой!
В ответ на моё признание дознаватель расхохотался, причём даже не злобно, а и в самом деле весело.
– Ты даже не представляешь, Ика, – сказал он почти доброжелательно, – от скольких преступниц я это слышал. – Если бы я каждую таскал к Его Величеству, меня бы уже давно казнили за назойливость! Так что придумай что-нибудь другое. Можешь попробовать соблазнить старшину, но он к брату очень привязан… Итак, зачем ты напала на уважаемых господ?
Интересно, как скоро он дойдёт до физического воздействия, – подумала я и уныло повторила, что ни на кого не нападала, это уважаемые господа проявили агрессию. И он, конечно же, мне опять не поверил.
– Мне бы не хотелось тебя бить, – вкрадчиво сказал уже порядком раздражённый мужчина. Ответить я не успела, хотя он, наверное, и не ждал… Мне повезло в третий раз. Причём так, как я и надеяться не смела.
– Мне бы тоже не хотелось, чтобы вы её били, – холодно произнёс голос, которого настолько не могло здесь быть, что я даже начала немного сомневаться в собственной вменяемости. Впрочем, если это и неправда, то врали мне не только уши, но и глаза. Это было совершенно невозможно и непостижимо, но в дверях стоял Император Ашш-Ольгар собственной, а хотя, может, и не собственной, но какая к чёрту разница, персоной, и смотрел на открывшуюся ему картину явно неодобрительно.