– Ты прости, Гаррет, –
произнес Бледный, хотя я не верил, что этого парня мучает
совесть. – Ничего личного, это всего лишь работа. Ты
понимаешь.
– Ты, видно, глупец, если
собираешься отправить меня к Саготу в заведении Гозмо.
– Ну что ты. Ты просто вдруг
окажешься пьяным, и я, как твой лучший друг, помогу тебе выйти.
Прогуляться на свежем воздухе.
Значит, снотворное. Я сжался, ожидая
удара. Попался вор!!!
Но, как всегда, милая удача кинула
кости, и мне выпали шестерки. Во всем «Ноже и Топоре» наступила
оглушающая тишина. Замолкла певичка, замолкли пьяный хохот и
оживленные разговоры. Настоящая кладбищенская тишина опустилась на
зал. Я посмотрел на вход, и мои глаза, видно, тоже стали
квадратными от удивления, потому как даже профессионал Бледный
сделал то, чего никак нельзя делать профессионалу. Он обернулся,
решив посмотреть: что же такое произошло?
Возле входа в трактир стояло человек
двадцать городской стражи. Стражники крепко сжимали руками
алебарды, видно готовясь пустить их в ход, если где‑нибудь сверкнет
нож. Было видно, что это не портовые дармоеды, а стража Внутреннего
города. Слишком откормленные и холеные. Таким палец в рот не клади.
И даже вышибалы, маму которых можно было уличить в связи с
троллями, отошли в сторону, пропуская незваных гостей в святая
святых воровского мира. Должно было случиться что‑то важное, чтобы
стражники, которым Гозмо регулярно отстегивал дань за то, чтобы они
не замечали его маленького заведения и публики, которая в нем
обитает, пришли сюда. Впереди всей этой оранжево‑черной оравы стоял
не кто иной, как начальник городской стражи – барон Фраго Лантэн.
Его взгляд близоруко ощупывал замолчавший зал, бегал по столам, ища
кого‑то, нырнул в полумрак, где сидели я и Бледный, пошел дальше,
замер, а затем снова возвратился к нашему столику и вцепился в
меня. Барон кивнул сам себе и направился прямо ко мне.
– Вина, – бухнул он,
проходя мимо побледневшего Гозмо, который наконец‑то оставил и так
чистые кружки в покое.
– Сию‑с секунду, не извольте
сомневаться, ваша милость. Все самое лучшее, – заюлил
трактирщик, немного отойдя от потрясения, что такой человек посетил
его скромное заведение, и гаркнул на служанок.
Они тут же засуетились. Гомон
возобновился, но чувствовалось, что в зале повисла тяжелая длань
напряжения и внимания. Девица снова запела что‑то дрожащим
голоском, косясь на барона. Десятки глаз следили за идущим к моему
столику низеньким человеком, который мог в любое время засунуть
каждого, кто не хочет жить по закону, в Серые камни – самую суровую
и страшную тюрьму северных королевств.