Хозяйка сада, мать сестер Софья, оглянулась на дочерей Веру, Надежду и Любовь, а сестры сидели неподвижно в полной натуральности, и мать их Софья, вынув из стакана с водкой кленовый лист, стала размахивать им как платочком, запела свадебный плач: «И, ох, золотая ты наша невестушка. И, ох, горькая ты сиротинушка, И, ох, зачем мы тебя отдаем в чужу неведомую сторонушку. И, ох, зачем ты да приукиналась на богатое богачество…»
И она разбудила Семена, о котором я еще ничего не рассказывал, и он дико и хрипло заорал: «Липа, липа, жиропот, ах, жизнь моя жокнутая, осмолила, жизнь моя звукосочная, кудреватая, еще мы ребята не списанные, а вы, девчата, думайте-гадайте, да Гаврилова Семена сладким поцелуем вспоминайте, а я уж вас …»
– Опомнись, Семен, не на ту колею выскочил, не твой праздник, и свадьба у нас международная, – подправил Семена Гаврилова тамада Василь Васильевич, и, как необходимое опровержение Гаврилова, проснулся композитор Араб-оглы, и опять вовремя подключился его хор: «Миленький ты мой, возьми меня с собой, там, в стране далекой, назовешь меня сестрой». А мужские голоса с упорством отвергали и этот вариант. А сама невеста, прикрытая крылом Англичанина, просила-умоляла: «Милый, пойдем шпацирен окрестности, поглядим, как там наша дыра посреди площади». И, извиняясь голосом: «Ноги немножко шпацирен просятся», а между тем дождь лепил градом и снегом.
Потихоньку, потихоньку освежило весь свадебный стол зимним снегом, а в тот год зима стала круто заворачивать, да если кому пришло в голову поглядеть на градусник, зрительный пейзаж падал все ниже и ниже, на двадцати градусах не задержался, а уж к тридцати подступал, да еще ветер обжигал, не давал утешения, и тамада Василь Васильевич, вот уж истинно свойский мужик, сажинский, старался перешутить закрутившуюся бурю, разгребая перед собой красными пальцами снежную гору, крикнул:
– Мирра Евсеевна! Мирра Евсеевна, не жарко ли вам в белой шубке? Разве мы сидим, чтобы, понимаете ли, шубкой вашей любоваться? У нас ждет-дожидается княгиня порученая. А с ней рядом князь заморский, интернетовский. И он крикнул прямо в морду урагану:
– Горько!
И мы все поразгребались, высвобождая стаканы с водкой. И с радостью подхватили:
– Горько! Горько!
А наша Адолия, еще больше разрумянившаяся от мороза, пронесла по вдохновению сквозь ветреную стужу свой горячий поцелуй прямо к заморскому клюву.