Ода одуванчику - страница 11

Шрифт
Интервал


 всех внутренностей, выгоравших за
                  единый миг,
  и становился как пустой тростник,
              пустой насквозь,
             пустее всех пустых,
  от пальцев ног и до корней волос,
                  я падал в ад,
точней – во тьму, иль в вашу Тиамат,
                   не находя,
            где финиковый сад,
    где друг умерший, где моё дитя,
               где солнца жар,
  где ты, спускающийся в Сеннаар,
                   где та река
             и где над нею пар,
  где выдохнутый вон из тростника
                  летучий дар.
    Я этим жил на протяженье лет,
                 тех лет моих,
            которых больше нет
 ни среди мёртвых, ни среди живых,
                   я извлекал
 звук из секунд, попав под их обвал,
                   благодаря
               тому, что умирал
   прижизненно, а зря или не зря —
                поди измерь…
    Не так твоими мускулами зверь
                 зажатый пел,
            как я, скажи теперь?
     Не песней ли и ты перетерпел
               ночной кошмар,
ты, с гор спускающийся в Сеннаар?
              Смотри – река,
         смотри – над нею пар,
 как выдохнутый вон из тростника
                 летучий дар!
1973–1980 гг.

Из цикла «шум земли»

«Потому что я смертен…»

Потому что я смертен. И в здравом уме.
И колеблются души во тьме, и число их несметно.
Потому что мой разум прекращается разом.
Что насытит его, тем что скажет, что я не бездушен,
если сам он пребудет разрушен, —
эти капли дождя, светоносные соты?
это солнце, с востока на запад летя
и сгорая бессонно?
Что мне скажет, что дождь – это дождь,
если мозг разбежится как дрожь?
Так беспамятствует, расщеплено, слово, бывшее Словом,
называя небесным уловом то, о чём полупомнит оно.
Для младенческих уст этот куст. Для младенческих глаз.
До того, как пришёл Иисус. До того, как Он спас.
Есть Земля до названья Земли, вне названья,
где меня на меня извели, и меня на зиянье
изведут. Есть младенческий труд называнья впервые.
Кто их создал, куда их ведут, кто такие?
Усомнившись в себе, поднося свои руки к глазам,
я смотрю на того, кто я сам:
пальцы имеют длину, в основании пальцев – по валуну,
ногти, на каждом – страна восходящего солнца,
в венах блуждает голубизна.
Как мне видеть меня после смерти меня,
даже если душа вознесётся?
Этой ночью – не позже.
Беспризорные мраки, в окно натолпившись, крутя занавеску, пугая