Экслибрис - страница 10

Шрифт
Интервал


ведь наша близость близкого ближе,
что всё одно исключит любую разлуку.

«Твои слова меня…»

Твои слова меня
влекут, словно
волны, вплавь
в мистическом свете
Луны –
         в них весомость, в них невесомость, и
         память скользит вдоль ресниц снежной
         совой, я застыл на месте, а ты меня
         несешь и несешь еще и еще…
Твои слова меня
         обжигают, как клекот поленьев иззябшие
         руки решившего клясться, отогревают
         их для восхожденья, сдирания кожи, я
         должен быть на вершине, где встала,
         лавиной застыв, и зовешь, и зовешь еще
         и еще…
Твои слова меня
         ранят, словно шипы ладонь без
         перчатки, я бьюсь о них птичьей грудью
         жемчужной, скоро по ней прольется
         оранжевый жемчуг, ведь слова эти
         рвут, продираясь к кровному братству,
         пожалуйста, рви меня, рви еще, и еще, и
         еще…
Но глубже всего пред тобой меня
заставляет склониться до самой земли
         та тишина между слов, та нагота
         между слов и то, что позволено мне в
         обнаженности этой до боли счастливой
         застыть, ожидая – что же еще, что еще и
         что еще…

Богам трудно общаться с людьми без посредника: у нас слишком разные системы отсчета. К тому же боги стремятся сказать всё сразу, не указывая адресата. Вот и садился один человек каждое утро к окну, и, раскрыв школьную тетрадь в клеточку, приступал к расшифровке высочайших посланий, пытаясь понять, что именно адресовано нам, а что – Альфе Центавра. Как всякому истинному ученому, Ояру присуща мягкость, граничащая с гетевским всепрощением («тот, кто нас однажды понял, сможет нас простить»). Это не ложно понятая объективность, а результат необходимого остранения объекта изучения. Поэтому даже категорический императив преподносится им в форме напоминания. Впрочем, за это отчуждение от других в конце концов приходится платить – отчуждением от себя самого…

Си минор

Si minors, 1982

«Хоть бык недоенный ревет…»

Хоть бык недоенный ревет.
Хоть ноги обжигает лед.
Хоть мрак смел в сердце окопаться.
Хоть точит слезы береста.
Хоть точит лясы высота.
Хоть враг мой сел со мной брататься.
Хоть губы и сулят приют,
но руки плоть пустую пьют,
хоть не стремятся опускаться.
Хоть смерть и та у нас одна.
Хоть жизнь на век лишь раз дана.
Осмелюсь я не испугаться.