Сомнамбула на потолочной балке ангара завис на цыпочках вниз головой,
чем нанял думать о будущем двух опешивших опекунш. Женщины
невменяемы, и та, что с хоботом, в ленноновских очках, трясётся от злости
в такт сопернице, а ей припишем чёрный плащ нефтяной её же ресницей,
она его раскрывает над головой, и плащ принимает вид анатомической
почки.
Пробудится этот, висящий, а ну-ка, развяжется где-то неплотно завязанное
сочетание
эфира и духа. Тише! Сражаются женщины, что державы, и будь я апостолом,
ни в одной не проронил бы ни слова.
Первая отрывает синюю ленту с катушки и рот заклеивает поперёк.
Сопернице скотч перекидывает, и та лепит на губы от уха до уха ленту, —
дерись молча!
Серьги снимают как на ночь глядя, и вот они сеют в безмолвии по телам
вспышками окровавленные кокарды и крутят друг другу уши.
Векторами потрясая, вращательные запуская прыжки или оцепеневая.
Какое-то время
передвигаются только единым полем, как электронной варежкой по экрану
или магнитом с исподу стола, или накрытые каменным одеялом,
или за ними следит ворсинка железного троса, проглоченного под
гипнозом.
Третий присутствует невидимо в поединке – держит дерущихся в челюстях,
чертит им руки и ноги, стирает и снова уравнивает положения;
выше и ниже
по желобам пускает суставы, проводит дуги и тотчас
навёрстывает их наобум – осями.
Пальцы не слушаются, удивительные и словно туманные – пальцы
собирают наощупь в руинах стеклянного дома (землетрясение на заре)
разбросанное барахло
в чащобе порезов; только нитку фосфорную на горизонте