Ангары - страница 24

Шрифт
Интервал
в разрезе он слегка монголовит.
Его унёс спидвей в стремительном железе.
Лежал ты исковерканный, как выброшенный щит.
5
Прозрачен, кто летит, а кто крылат – оптичен.
Язычник-октябрёнок с муравьём
стоишь, догадкой увеличен,
похоже, дальний взрыв вы видите вдвоём.
Мир шёл через тебя (ты был, конечно, чанец),
так цапля, складывая шею буквой Z,
нам шлёт, при взлёте облегчаясь,
зигзаг дерьма – буквальный свой привет.
Ну, улыбнись, теперь и ты – в отрыве.
Ты сцеплен с пустотой наверняка.
Перед тобою – тьма в инфинитиве,
где стерегут нас мускулы песка.
6
В инфинитиве – стол учебный и набор
приборов, молотки на стендах, пассатижи,
учителя, подзорные в упор,
в инфинитиве – мы, инфинитива тише.
И зоокабинет – Адама день вчерашний,
где на шкафу зверёк, пушистый, как юла,
орёл-инфинитив с пером ровней, чем пашня,
сплочённая в глазу парящего орла.
Наш сон клевал Нерона нос неровный,
нам льстила смерть в кино, когда
принц крови – Кромвель падал с кровли,
усваиваясь нами без следа.
7
В год выпуска, кучкуясь и бродя вразвалку,
пятнали мы собой заезжий луна-парк,
где в лабиринте страха на развилке
с тележки спрыгнул ты и убежал во мрак.
Ты цапал хохотушек, ты душу заложил,
рядясь утопленницей от Куинджи.
Снаряд спешил под мост. Пригнитесь, пассажир!
Но этот мост установил ты ниже,
чем требовал рефлекс. Ты выведен и связан.
Ты посетил луну и даже ею был.
В кафе «Троянда» ты стал центровым рассказом,
а в КПЗ царапался и выл.
8
Молочный террикон в грозу – изнанка угля,
откуда ты не вычитаем, даже если
слоистые, как сланцы, твои дубли
всё удалённее (их тысячи, по Гессе)
от матрицы, запомнившей твой облик.
Вот энный твой двойник даёт черты Хрущёва
(поскольку оба вы напоминали бублик).
Черта по ходу закрепляется и снова
выпячивается. Я вижу, вы напротив
сидите, мажете друг друга красками
(а ваши лики цвета спин у шпротин,
чёрно-златые) и шуршите связками.
9
Наш социум был из воды и масла,
где растекался индивид,
не смешиваясь, словно числа
и алфавит. Был деловит
наш тип существованья в ширину,
чтоб захватить побольше, но не смешиваться
с основой, тянущей ко дну,
которое к тебе подвешивается.
Тот, кто свободу получал насильно,
был вроде головы хватательной среди пустот,
то в кителе глухом свистал в калибр маслины,
а ты дразнил их, свергнутых с постов!
10
Ты стал бы Северяниным патанатомки,
таким, мне кажется, себя ты видел, —
Следующая страница