«Ахашверош стоит как снег, в гортани его – слово
о том, что поэзия знает больше
реки, расцветающей, что ни весна, берегами.» («Зима Ахашвероша»)
Есть вероятность, что это убеждение автора, а не просто яркая риторика, выходящая за пределы скромного и добропорядочного акмеизма. «Поэзия знает больше реки» – есть в этом утверждении что-то и от отчаяния: если никто ничего не знает, то может быть она? Мне уютнее в мире, где река есть река, поэзия есть поэзия, и каждый знает ровно столько, сколько им положено знать, причем знания их никак не пересекаются, не могут пересекаться.
Человек, обреченный на поиски Бога, не должен пренебрегать никакой надеждой, никаким благим намерением. Рильке в «Дуинских элегиях» был близок к зияющему ощущению богооставленности – многие стихи книги обращены непосредственно к ангелам. «Если я закричу, кто услышит средь ангельских чинов? А и если один из них примет вдруг к сердцу мой крик – содрогнусь». (перевод О.Слободкиной). Тавров продолжает разговор с ангелами, едва ли не повышая уже взятую Рильке ноту:
«Придите, полные света, неизреченного звука!
Придите, Ангелы, но приведите с собой крота.
Придите, блаженные, изводящие свет и лимон из черепа Левиафана.
Немыслимые! Без вас из-под языка вынута ложка жизни.
Страшные, сожигающие во мне все, что придумала про меня чернь,
дремлющая заживо.
Я вашим светом исколот и одинок, как наперсток на дне океана.
Придите, несокрушимые, но приведите с собой крота».
(«Зима Ахашвероша 2. Крот»)
Откровений такой степени подлинности в мировой культуре раз-два и обчелся. Зачем Таврову так занадобился крот, я не знаю, но именно он и делает картину абсолютно достоверной в своей нелепости. «Откройте мне веки», «расстелите поля», «приведите крота». Есть вещи, смысл которых ясен без понимания – все решает сила жеста. В вязкой, наполненной образами поэзии Таврова прямому жесту пробиться трудно, он и не предполагается как основная фигура общения. Именно поэтому когда он вдруг появляется, мы рады ему как «выпрямительному вдоху». Мы находимся в странном завороженном царстве Зимы Ахашвероша (в книге пять стихотворений с таким названием). Вспоминается германская Зима великанов, предшествующая гибели богов, конец света, непреложность которого отмечают почти все мировые религии, но апокалиптичность заложена в образ бродяги самим Мессией: ведь вернется он в Судный день. И если для многих (грешных и праведных) этот день чреват страшной расправой, Ахашверошу будет дано освобождение.