сдержать этот голод, по снежному льну
без слов волочили, умерших.
Мы ехали дальше, и поезд не гас
в белеющей тьме полустанков,
когда ампутировал детство у нас
и взрослых сшивал из останков…
(«Братья»)
В лекции «Язык и знание», прочитанной в 1989 году, философ Владимир Бибихин сказал об этом так: «В поэтическом слове событие здесь и теперь говорит полным голосом. Слово в своем существе голос события. Язык человечества существует постольку, поскольку есть человеческая история со своим говорящим событием».
Поэтический язык Баумана до предела насыщен культурными аллюзиями, но этот язык не вторичен: войдя в мир, поэт воспринял культуру, историю, антропологию, все их накопленное богатство как первозданное событие – и ответил на него событием своего стиха, став в ряд совершающих тот Божественный и человеческий танец, с упоминания о котором мы и начали этот витиеватый пассаж – предуведомление читателя о радости, которую он испытает, знакомясь с умным, тонким и уже состоявшимся поэтом.
Появление такого поэта, как Андрей Бауман, провоцирует на то, чтобы, не боясь «высокого штиля», извлечь хорошо забытое старое из-под глыб претендующего на нечто новое мусора. Взять и напомнить, например, о том, что голос подлинного поэта всегда не только его голос, но и голос всех поэтов его языка. Это во-первых. Во-вторых, голос подлинного поэта всегда вместе с тем уникален и свеж как зеленый росток, будучи обязан и новизной и неповторимостью тому тысячелетнему древу Традиции, которое, как и религия, есть связь и восстановление связи всего со всем в ее Истоке.
Книга называется «Тысячелетник» – это и есть то упомянутое здесь древо, напомнить о котором пришел Андрей Бауман. «Тысячелетник» – амбициозный вызов сегодняшнему «литературному процессу», а вместе с ним – городу и миру товаров разового пользования, на дух не переносящему таких мер и весов, такого слова. Это не блеклый «бессмертник», не сухой и невзрачный «столетник», это вообще не цветочек, будь то мелкого «зла» или столь же худосочного «добра», это не витиеватая поросль мелкотравчатых «смыслов», это даже и не стихи в сегодняшнем понимании того, что они такое. Это гимнография – слово, которого компьютер не знает, а читатель не помнит. Как вряд ли помнит, кто такая Полигимния, давно, со времен Державина, не объявлявшаяся в наших краях. Но какие музы, какая музыка, а уж тем более –