– Остаетесь с тем, что вам не нравится такой его шедевр, как «Горбунов и Горчаков»?
– А! Тут я должна рассказать такую историю, В прошлом или в позапрошлом году, когда я еще работала на радио «Свобода», была напечатана в журнале «Нева» повесть ленинградского писателя, очень порядочного человека, Михаила Чулаки. Действие происходит в психиатрической больнице на «Стрелке». Это такая очень честная повесть. И я сделала об этой повести передачу в двух частях. Сказала, что вот это та самая «Стрелка», описание которой есть у Александра Блока, та самая «Стрелка», где сидел в 1964 году Бродский. Готовясь к передаче, я решила выбрать кусок из «Горбунова и Горчакова» и зачиталась. То есть я поняла, что ту поэтику, которой я тогда не почувствовала, вдруг сейчас совершенно приняла. Раньше мне казалось, как будто его поэтика разделилась на два ручья. И ту поэтику, которую я раньше не принимала, теперь в этом едином потоке я принимаю, Может быть, чуть меньше, но «Из Школьной антологии» тоже. Это мой поэт. Это просто мой любимый поэт. Я действительно считаю, что это лучший живущий русский поэт, И лучший поэт вообще после Ахматовой и Мандельштама, то есть в этом промежутке я не вижу никого, кто мало-мальски приближался бы к ним.
– Почему вы не назвали Цветаеву, которую Иосиф так высоко ценит, говоря, что «это самое грандиозное явление, которое вообще знала русская поэзия»?
– Я думаю, он из чистого чувства противоречия любит Цветаеву, слишком боясь клейма «ученик Ахматовой». Я все-таки думаю, что Иосиф не отдает должное Ахматовой – при всем, что он говорит о ней. Ведь Ахматова учила не чистой поэтике, а обращению с поэтикой, обращению с поэзией. Я думаю, что долг нашего поколения перед Ахматовой еще не оплачен. Иосиф рвется из-под этого, как ему кажется, камня, который на нем лежит, – «ахматовские сироты». Вот они стоят у гроба – там, на фотографии. И везде эти фотографии.
Кстати, следующую историю вам, наверное, кто-нибудь рассказывал, но я хочу, на всякий случай, повторить. При мне, я не помню кто, но кто-то спросил Анну Андреевну: «А стихи “О своем я уже не заплачу” – это о Бродском?» Она сказала: «Вы с ума сошли! Какое клеймо неудачи?!» Она была возмущена. А все считают, что «Золотое клеймо неудачи» – это о Бродском, ибо он рыжий и в ссылке, Я не помню ее слов [в точности], но [смысл] – никакой неудачи, наоборот.