– Я верую в Россию, верую в ее православие… Я верую в тело Христово… Я верую, что новое пришествие совершится в России. Я верую…– залепетал в исступлении Шатов.
– А в Бога? В Бога?
– Я… я буду веровать в Бога. (Выделено мной. – З. М.)
Ни один мускул не дрогнул в лице Ставрогина»
Все, во что верует чистая душа Шатова, противополагается тому, во что верует, что планирует Петр Верховенский. Россия, ее православие, ее миссия – миссия новой родины Христа – во все это ни на грош не верит Верховенский. Именно эту веру он призывает опровергнуть, расшатать, растоптать. И однако все это еще вовсе не есть вера в Бога. И Ставрогин, хотя и очень хотел заслониться этими идеями от всех противоположных идей, в глубине души прекрасно знает, что не то это, не то… не об этом речь… Все это от черных дыр небытия, от сверлящих глаз дьявола не спасет…
А что же спасет? Что может спасти? Видение истины. «Я видел истину, – не то, что изобрел умом, а видел, видел, и живой образ ее наполнил душу мою навеки».
Вот что может спасти… А идеи? Да полно, ведь это все не про то…
«Они почти не понимали меня, когда я спрашивал их про вечную жизнь, но, видимо, были до того убеждены в ней безотчетно, что это не составляло для них вопроса. У них не было храмов, но было какое-то насущное, живое и беспрерывное единение с Целым вселенной; у них не было веры, но зато было твердое знание, что когда восполнится их земная радость до пределов природы земной, тогда наступит для них, и для живущих и для умерших, еще большее расширение соприкосновения с Целым вселенной («Сон смешного человека»).
Вот что такое истинная вера в Бога – чувство Бога, виденье Бога. Восполненное зрячее сердце, способное увидеть Тайну.
И вот когда сердце Шатова было восполнено до края и непостижимо засветилось, вот тогда он и залепетал свои глубочайшие слова о Тайне, которые никогда не убеждают, которые идеями не являются. Их может понять только такое же наполненное сердце. От сердца к сердцу. Из глубины – в глубину передаются они, а на поверхности не слышны, не видны, глупы, жалки. «Эк, напорол! – скажет Арина Прохоровна. – Так и всякая муха – тайна» («Бесы»).
Петру Верховенскому до тайны этой нет никакого дела. Это ему ни к чему. С этим ничего не сделаешь. Самого глубокого пласта, в котором живет Ставрогин – пробует любить, ненавидит, кощунствует, – этого духовного пласта в Петре Верховенском просто нет. Вот почему он сам для Ставрогина – пустое место, никто. Для Ставрогина если нет Бога, то есть дьявол (и он ему уподобится). Для Верховенского есть вагон первого класса с картами, вином и кофе. Петр Степанович еще может жить элементарными идеями и чувствами. Ставрогин все исчерпал и дошел до пустоты. Какая идея спасет его от пустоты? Идеи такой нет. Только живой образ истины. До этого нельзя додуматься. Это можно только созерцать.