Читай меня по губам - страница 2

Шрифт
Интервал
я, наверное, просто растаю.
Так-то, друг – если вдруг. Все бывает тогда.
Даже водка бывает колючей.
Даже, будешь смеяться, сухая вода,
что в коробке на всякий случай.
Я читаю свое, ты читаешь свое,
остальное осталось за кадром.
Ты бы знал, кто сегодня меня узнает,
кто поет в этом мире цикадном.
Я живу у стены. Все углы неравны.
Все собаки скулят об одном.
И не знают цены старики пацаны,
выключая рассвет перед сном.

«Цитрусовые восходы. Яблочные закаты…»

Цитрусовые восходы. Яблочные закаты.
Мир мой стал одинаков.
Коды вечерних улиц. Капли дождей печальных.
Мы уже не вернулись.
Маковые рулеты. Вкус утренней сигареты.
Если тепло, то лето.
Каменные скамейки. Глиняные дороги.
Пруд. Бегут водомерки.
Вдаль перестуком пальцев
льется вчерашний поезд.
В городе постояльцев
солнце давно погасло.
Я бы и сам остался
там, где еще тепло есть,
да пожелтевших прошлых
перегорело масло.

«Последнее время стало холодно жить…»

Последнее время стало холодно жить,
последние песни поет молодой рассвет.
А ты держи меня, спать уложи.
Не говори, что состоим в родстве.
Это родство душ убивает хуже любви.
Жена, муж. Вареные соловьи
пустых сердец уже не дают дрозда.
Такая судьба. Оказалась тоже пуста.
Если горит, это горит звезда.
Как правило, на самом конце креста.
Последнее время ляжет на горло сну.
Если воем, значит зовем весну.
Если холодно, значит ложимся спать.
Знаешь, куда во сне придем умирать,
в какую страну, где нас забыли все,
в густой траве, на речной золотой косе.

«Муа устала, она говорит, муа устала…»

Муа устала, она говорит, муа устала.
Садится на пол, как маленькая.
Приношу апельсиновый сок.
Такие жаркие дни.
Вчера, когда солнце, совсем оранжевое,
над деревьями горизонта.
Огромное, оранжевое,
быстро опускалось.
Мир становится тише,
если мы становимся старше.
Мы хуже слышим,
он меньше нас замечает.

«Я пел Вертинского, мне было хорошо…»

Я пел Вертинского, мне было хорошо.
Мне было неожиданно понятно,
что находили в нем другие.
Я пел его матросов. Стало тихо
в моей обеспокоенной душе.
Так тихо, что услышал за стеной
себя, поющего, плетущего слова.
Что остается нам, когда уходим
в чернильную упругую мишень,
а за окном клубятся голоса
оставленных, но верных, но любимых.
Я пел Вертинского. Беззвучно. Наизусть.
Весна сегодня, теплая трава.
Но яблоневый цвет уже летит.

«Светлое небо ночью говорит о недавнем дожде…»

Следующая страница