А через 20 минут после отбоя воздушной тревоги Журило с Коробом ломали телегу. Наткнулся на них случайно.
– Николай Ильич! – укоризненно окликнул я его. – Ты что ж народное добро рушишь?..
Но Журило не смутился.
– Вася наш гарную штуку придумав, товарищ капитан, – заговорщицким полушепотом сообщил он мне. – Вертушку сделаем из этого колеса. А бричка… Щоб фрицу не оставлять!
К вечеру «вертушка» была готова. Меня пригласили на испытания. Короб, смущенный всеобщим вниманием и гордый собственным изобретением, деловито заправлял в свой «максим» ленту с бронебойными пулями. Ось телеги вертикально была вкопана в землю. На колесе, которое вращалось в горизонтальной плоскости, укрепили пулемет, соорудив таким образом пулеметную турель. К колесу прикрепили также сидение для пулеметчика – седло от велосипеда. Отталкиваясь ногами, Короб демонстрировал нам разные скорости вращения своего «агрегата». Дуло «максима» описывало замысловатые траектории. К ночи подвели итоги работы за день. Вперед вышли шахтеры, на два вагона отстали косогорцы, на три от шахтеров – батальон Васильева. По 15 тонн грузили шахтеры, по 14 тонн на человека в смену – бойцы Васильева. Аникушин оказался прав – нормы каждому подсказывала совесть, работали, насколько хватало сил. Поздним вечером я зашел на огонек в барак к косогорцам.
– Чаю выпьешь с нами, Анатолий Петрович? – спросил Линяев, как только я вошел.
– Выпью с удовольствием, – и вспомнил, что за целый день так и не успел поесть.
Мне передали кружку крепко заваренного чая, огромный ломоть свежего, только из печи, аппетитно пахнущего хлеба, на котором лежал добрый кусок сала.
– Я тут вот ребятам про то, как хлеб у кулаков отбирали, рассказываю, – голос у Линяева был хриплый и глухой, голос до крайности утомленного человека.
– Я тоже послушаю, – сказал я.
Из короткой автобиографии Линяева я знал, что родился он в 1896 году в деревне Яковлеве, ныне Ленинского района. Рано ушел из дома. Работал. Революцию встретил с восторгом. Член Коммунистической партии с 1920 года. Делу пролетариата служил не щадя ни сил, ни жизни своей. Работал следователем, управделами Оболенского рудника, занимался и профсоюзной работой. Потом – Косогорский металлургический, дважды избирался секретарем парткома завода…
– Вернулись мы в деревню утром, – продолжал Линяев свой рассказ, – а там – убили наших товарищей и сожгли. Телеги сгорели, мешки с хлебом сгорели, а среди того угольного зерна ребята лежат. Черные, обгорелые, только зубы страшно так белели. Сереге, дружку моему, тогда лет восемнадцать было. Самый молодой в продотряде. Ему живот распороли и зерном набили… Хлеб-то наш кровью полит. Густо полит, братцы вы мои, гуще уж некуда, – Линяев помолчал, потом допил чай и встал. – Пойду на станцию. Может, перед сном мешок какой подниму. Серегину долю…