Тем более ей не было места рядом с ним. И боль усилилась, сдавила её. Она чувствовала, что больше не может оставаться.
– Уже середина ночи. Пора мне улетать.
– Зачем? Переночуй здесь.
– Спасибо: не могу – утром репетиция. Не провожайте меня.
– Ну, что ты! Дан проводит тебя до ракетоплана, – сказала Эя.
– Хорошо, – покорно согласилась Лейли: «Она всё видит, понимает. И ничего не боится». И от этого стало ещё тяжелей.
Они оба молчали. Лейли шла впереди – не оборачиваясь, как будто спасаясь бегством. Только когда они уже прощались, он сказал:
– Ты подумай. Надеюсь на тебя: ведь ты была его другом.
Она грустно посмотрела на него, прощаясь наклоном головы, но ничего не ответила.
…Возвращаясь, Дан заметил на верхней веранде фигуру. «Сын», узнал он. Тот стоял и смотрел туда, куда ушла Лейли. Взлетел ракетоплан, и пока были видны его очертания в начавшем светать небе, Сын стоял и следил за ним.
Дан прошел в спальню. Эя уже легла, но не спала.
– Сын тоже не спит, – сказал ей Дан.
– ?
– Стоял на балконе, смотрел, как улетал ракетоплан.
– Он не ожидал увидеть её наяву. Я видела: ему очень хотелось смотреть на нее, но боялся. Ну, что ж: наш сын скоро станет мужчиной. Мы на Земле, и карантин почти кончился.
Они больше ничего не сказали друг другу. Дан лег рядом с ней, обнял, – сегодня более ласково, чем всё время после их возвращения.
Вернувшись на Землю, они продолжали спать вместе. Но физического сближения между ними не было с той поры ни разу: Дан не позволял себе это после выхода её из анабиоза – как будто именно те несколько минут промедления могли быть причиной смерти Малыша.
Он держал её руку в своей; они лежали, не засыпая. Не в первый раз.
Не спала в эту ночь и Лейли.
Она даже не стала ложиться: добравшись домой, уселась в кресло на своей террасе-саду. Надо было всё продумать, разобраться.
Мысли вихрем кружились в голове, беспорядочно сменяя друг друга. Во время полета душевная боль настолько скрутила её, что она была не в состоянии справиться с их сумбуром. И только усевшись на террасе, сделала попытку взять себя в руки.
Прежде всего, ясность: снова продумать, подробно, всё, что увидела и узнала. Попытаться сделать это спокойно, упорядоченно – иначе отчаяние совсем раздавит её.
Итак… Он счастлив. Как никто на Земле. Потому что с ним рядом Эя и их дети. И он сам принадлежит им безраздельно. И поэтому абсолютно не на что надеться. Раньше хоть была какая-то искра надежды, хоть и безумной.