***
Прошёл день.
Ваня, как и обещал, покрасил забор в красный цвет, но что-то показалось ему слишком «по-деревенски»; поэтому он схватил другую банку и испачкал забор чёрными пятнами. «Вот он я, – решил наш герой. – Клякса ненужная».
Вечером он вернулся в сарай. Ваня видел тот же холст, те же розовые краски заката и леса, но видел только глазами. «Лучше дров наколоть, – решил он. – И прибраться здесь».
Он поставил полено, взял топор, замахнулся… и замер, потому что на холсте опять показалась Рита. Она подошла ближе, встала напротив.
Молчали минут пять.
– Иван, – сказала наконец. – Ты ведь знаешь, что я его ждать обещала?
Ваня отвернулся к полену. Он знал.
– Жора обещал приехать, – продолжала она. – И приехал… За мной.
– Хорош он обещать! – вырвалось у Вани. – Бабушку родную за четыре года не навестил. Ни письма, ни звонка… Она его похоронила! А ты…
– Он работал.
– Как же.
– Вань.
– Что?
– Успокойся.
У него даже кулак посинел, так сильно сжимал топор.
– Ты его любишь? – спросил строго.
Другая бы дважды подумала, прежде чем отвечать, отошла бы, спряталось хоть. А Рита стоит. Риту если ударить топором, то скорее топор в щепки разлетится.
– Ты его любишь? – повторил.
– А это тут причём?
– Ты!.. – он покраснел от волнения. – Дура что ли?
– Не смей.
– Ещё как посмею…
– Молчи. Я обещала.
Ваня швырнул топор в стенку и заходил из угла в угол.
– Раз ты обещала, – метался он зверем. – Раз обещала! Зачем тогда мы здесь по ночам…
Герой наш встретил холодные глаза Риты, и щеки его вспыхнули от стыда. «Дурак, – подумал он и отвернулся. – Молчи лучше».
– Завтра вечером мы уедем, – продолжила Рита спокойно. – Надолго…
– Навсегда.
– Может быть, – она обхватила его сзади, прижалась к спине. – Может и навсегда…
Ваня был сильным от природы. Он мог так закрутить пробку на бутылке, что её не каждый мужик бы открыл, он мог поднять теленка и пройтись с ним всю деревню. И всё же, если бы Ваня захотел отнять тонкие ручки Риты, ничего бы не вышло.
– Вань, а помнишь, ты про самоубийство вчера говорил?
– Помню, – ответил тихо.
– Я раньше не думала об этом, а вот сегодня, пока шла к тебе, десять раз про веревку вспомнила.
– Нельзя! И Словецкий ведь писал, что грех…
– Знаю.
Пока они стояли в обнимку, розовый закат сменился тёмным небом, проступили звёзды. У них случился разговор, который лучше всего понимается молчанием. И Ваня его понял.