В животе Малюты заурчало, сглотнул. Как вышел с войском из Полоцка, так в рот ничего приличного не попадало – хлеб да каша. И на том спасибо. Да уж, обобрали поместных дворян, развесили по деревьям попов, теперь и спрашивать не с кого.
– Не трапезничать сюда приехал, – хмуро ответил Григорий Лукьянович.
Он не любил своего прозвища – Малюта Скуратов. Скуратом звали и родича. А что о нём хорошего вспомнишь? Больно бил, ростом не наградил, денег и славы не оставил, самому пришлось на брюхе до вершины ползти. И дополз таки, Гришка Бельский. А Малютой его, то есть маленьким, первым Тимошка Полтев окрестил, что у царя в постельничьих бегал. И еще дразнился – «у тебя на все одна присказка – молю тя… Малюта ты есть». Добегался, Гриша ему хорошо отомстил. Еще когда в опричнине только пономарем значился, нашептал Ивану Васильевичу, будто Тимошка – плут на Марию Темрюковну глаз положил. Мария – еще та штучка, сама мужиков совращает, к себе в развратную избу таскает. Все знают и царь тоже. Но ревнует. И что? Заперли Тимоху вместе семейством и челядью голыми в избе, да бомбу пороховую внутри подорвали. Вот потеха была! Из окон, как куры общипанные вылетали, вперед задами, честному народу на потеху.
Повели по утоптанной дорожке между крепких, пахучих сосен. Мохнатые ветви кололи боярское лицо. Несмотря на осень было тихо и тепло. Тучи сползли с луны, по реке побежала серебристая дорожка.
Копченая стерлядь и прочие яства затмили разум, из головы даже выбило зачем приехал. Остановился.
– Князь-то здесь?
– Владимир Андреевич со вчерашнего дня тут.
– Ладно.
Вход в избу-землянку был низким даже для скудорослого Григория Лукьяновича, набил себе шишку да еще споткнулся о порог. Зато внутри было отменно – просторно и богато. По стенам – литовское, польское, шведское оружие, рыцарские доспехи, голландские гобелены, на резных французских столиках – подсвечники, чернильницы и прочие красивые бронзовые безделушки, в углу – венецианский шкаф с китайскими фарфоровыми статуэтками. Малюта даже захлопал глазами – не ожидал такого чуда. Он любил заграничные штучки, но не позволял себе иметь их в Москве, государь не одобрял. Славно потрудились ребята.
Челядь тут же добавила по углам сальных свечей, поставила на стол обещанных сотником жаренных белок, копченую рыбу. Пододвинул высокий норманнский стул, устало сел. Отмахнулся от холопа с кувшинами мыльнянки и ароматного уксуса – чего руки-то мыть, не пытал сегодня никого, не марался.