Он удалился довольный.
20 сентября
Провожали с цветами – после обеда. Володька приехал за мной на машине. Только что возвратился из Крыма. Загорелый. Красивый. Много купался.
– А еще? Еще что делал?
На Брежнева смотрел.
– А еще?
На Вилли Брандта.
Брежнев… Брандт… Солнечные ванны…
– Ну, ведь не за этим же ездил? Не только за этим?
– Я много работал… в основном над теорией…
– А не в основном?
– Гм, – он задумался.
– И с кем?
– То есть как?
– С кем ты работал, спрашиваю. Не в основном.
Он – мрачно:
– С ребятами.
Мне вдруг так стало обидно (мы уже домой приехали), так стало обидно за этот юлеж его, за то, что по капле выдавливаю, и за себя саму, дуру, на десять[59] дней запертую ни за что ни про что, – а он еще возьми и спроси:
– А ты?
В смысле: «С кем ты работала?»
Юмор такой.
Тут я и психанула. Да еще как.
Самой смешно сейчас вспоминать, что выкрикивала.
Про пояс верности. Взял бы да и надел!
Словом, отдохнула в стационаре, восстановила нервную систему.
Он испугался – про пояс верности. Действительно, при чем же тут пояс верности, спрашивается. Так и спросил – и вполне трезво. А ни при чем. И не обо мне речь. Просто очень уж это досадно: я даже в мыслях себе ни одного романа на стороне позволить не могу, ни-ни пофлиртовать с кем-нибудь… Даже в мыслях! Вот какая самодисциплина!.. Словно стержень внутри!.. Зачем? Почему? «С кем ты работала?» – С Автоматом! Вот с кем! А ты-то, ты-то с кем?
Ну, что делать – сорвалась. Он, вижу, испуган, а когда он пугается, меня еще хуже несет. Не буду вспоминать. Глупо, глупо все это.
А теперь – и смешно.
Мы не разговаривали до семи. Сидели в разных комнатах. Молчали. Я-то, конечно, знала, что он придет мириться. Когда почувствует «можно». Он и почувствовал. Пришел.
На цыпочках.
Мур-мур.
– Знаешь, – говорит, – тут такая история получается, ты только послушай меня, хорошо? Брежнев, он 22-го отправится в Югославию, понимаешь? С неофициальным визитом. В аэропорту его встретит Тито. Он хочет устроить эффектный прием: толпы ликующих, молодежь с флажками… В общем, они поедут по улицам Белграда в открытой машине. Оба. Будут руками махать. И кое-кто волнуется насчет безопасности. Хорошо бы исследовать.
Он произнес это так, словно хотел объясниться в любви.
Хотел, но не объяснился.
Мне стало жалко Брежнева.
Я сказала:
– Давай.