Потом полковник завопил снова: «Выходи же, ты, сию минуту, иначе я спущусь и подниму тебя кулаками!» – но лейтенант упорствовал в своем молчании и в своей равнодушной ко всему лежачей позе. А солдаты все смотрели на него, столпившись на краю траншеи, а время шло. Полковник давно докурил свою сигарету. Он приближается к краю траншеи, снова крича: «Эй, лейтенант, ты действительно хочешь узнать, что значат хорошая взбучка? А ну-ка, марш из траншеи!»
Но никакого движения там, внизу, не было заметно. И кто-то произнес: «Его ударило тросом, когда тот оборвался. Он не шевелится!» – на что полковник засмеялся, как от хорошей шутки. Потом кто-то крикнул: «Он мертв!» – и лишь тогда на лице полковника что-то дрогнуло, и он заорал: «Вытащите его наружу!» Его вытащили и положили лицом вверх, и его лицо было испачкано в земле, глаза широко открыты, и в уголке рта виднелась струйка крови.
Тогда один солдат наклонился послушать его сердце и снова произнес: «Он мертв, господин полковник!» И полковник сказал: «Не может быть!» – бросился к лейтенанту, задрал на нем куртку, чтобы сделать массаж сердца, и закричал: «Ступайте за скорой помощью!» Но он все так же свирепствовал, все так же не хотел показать, что напуган, и кричал на солдат: «Берите лопаты и работайте!» Однако ни один из солдат не тронулся с места, а мертвый лейтенант лежал там, у их ног, невероятно худой, невероятно хрупкий, под курткой у него не было даже майки, его живот весь ушел под ребра, оставив вместо себя пустоту, в середине которой виднелся лишь пупок, а на левом плече виднелась красная полоса, которая сейчас была синеватого цвета и которая продолжалась, пересекая его грудь по диагонали – след от ремня планшета, своего рода стигмат.
И в конце концов поспешно прибыл кто-то из командования, люди сразу расступились в стороны, увидев его. Он приблизился к полковнику и сказал ему: «Что ты наделал, Дане? Ты еще кого-то убил?»
Только тогда полковник начал бормотать: «Я не знал, что так получится… Я не знал, что так получится… Боже мой, что скажет Товарэща?[24] Боже мой, что скажет Товарэща?..» И только позднее все мы узнали, что этот негодяй был родственником Чаушаской[25], или ее знакомым, или черт его знает кем, и поэтому так сильно ее боялся, и, возможно, она его и убрала, потому что никто больше о нем ничего и никогда не слыхал…