За роялем лицом ко мне сидит старая, но удивительно красивая женщина с тонкими чертами лица, с абсолютно белыми, просто белоснежными волосами, уложенными в сложный узел: так причёсывались женщины ещё в прошлом веке. Одета она в белую кружевную кофту со стоячим воротом (он скрывает её шею), и в тёмную длинную юбку. Я разглядываю всё это сосредоточенно и долго, и мне начинает казаться, что я уже видела и эту обстановку, и эту женщину с белоснежными волосами. Всё это похоже на картину в Эрмитаже, куда мы часто ходим на экскурсии.
Около своего плеча я слышу прерывистое Ленкино дыхание и шёпот:
– Это же графиня! Графиня из старого Петербурга…
Графиня открывает крышку рояля и начинает играть. Звуки бравурной мазурки звонкими, быстрыми каплями отлетают от стен дома. Они заполняют собой всё пространство двора и, слившись в высоком и торжественном аккорде, замирают. Какое-то мгновение над нами повисает тишина, а затем плавно и грустно, как бы тая в тихом и прозрачном воздухе, начинает звучать новая, незнакомая нам мелодия, сжимающая сердце неизбывной печалью и нежностью. Мы стоим под окнами, завороженные, оцепеневшие. Со стены графининой комнаты из золочёной рамы на нас смотрит великий певец Прекрасной Дамы, создатель «Скифов» и «Двенадцати», моя безнадёжная и страстная любовь – Александр Александрович Блок.
Вдруг музыка прекращается. Графиня подходит к окну и закрывает его. Плотные шторы опускаются на окно. Мы стоим на дне двора, недвижимые и ошеломлённые.
– Она графиня, – говорит Ленка. – И её любил Блок.
Я смотрю в Ленкины чёрные светящиеся глаза и боюсь тронуться с места. Толстая дворничиха поливает клумбу. Резиновый шланг тянется у наших ног.
– Чего встали? – подозрительно говорит дворничиха. – Надо что?
Ленка срывается с места:
– Пошли к Казанцеву. Мы должны ему рассказать…
Казанцев стоит перед раскрытой дверью в домашних стоптанных тапочках и синем тренировочном костюме. Горло у него замотано шарфом.
– Вам чего? – испуганно спрашивает он. – Я болею. Меня сама Виконтесса из совхоза отпустила. У меня температура! Тридцать восемь и шесть, – говорит Казанцев. – И горло красное. Во!
Он открывает рот и показывает нам горло. Ленка со страхом заглядывает туда:
– Очень больно, Серёженька?
– Не очень, – Казанцев смущается произведенным впечатлением. – Терпеть можно. Так вы чего пришли? – спрашивает он. – Вы разве не от Виконтессы?