«Сколько же они чаю-то выдули?» – размышляла Алесса, наполняя расписную бутылочку из небьющегося стекла. Неразбавленным зелье было отвратительным на вкус, а вот с чаем – очень даже ничего. Не эльфийские вина, конечно, но и не гномий самогон.
При мысли об эльфах Алесса вздрогнула.
– Вот, держи! – протянула она бутыль. – Надо же, два сапога – пара: Сатьян да Демьян! Один кривой, второй – косой, и оба – бестолковые!
Она пересчитала деньги, и пристально посмотрела на ростовщика.
– Мало! Да ещё сколками[5] набросал, крохобор несчастный!
– Да ведь детинка, как всегда! – удивлённо сказал мужик.
– За бутылку плати. Здесь вам не посудная лавка, а я не добрая фея – тарой разбрасываться.
Демьян сердито засопел и полез в карман. Вдруг рука его на что-то наткнулась, и мужик просиял:
– На-ко вот, возьми! Всё же лучше, чем деньги!
– Я не содержу ломбард! – отрезала знахарка, но на предложенное золотое колечко взглянула заинтересованно. Тонкое, узорчатое, ровно паучком плетёное, с маленьким зелёным камнем. То, что камень – не изумруд, хотя и похож, Алесса поняла сразу. «Как глаза Вилля, – подумала девушка, – они не просто зелёные, а изумрудные с золотыми искрами». И чуть не плюнула от досады: уже второй раз его поминает.
Колечко село на безымянный палец правой руки, словно влитое.
– Бери, бери, – настойчиво повторил Демьян, – не украл, не боись. Дочкино это, от первой жены которая. Уезжала когда, всё забрала, а его вот забыла. Агафья зацапать себе хотела, да не отдал… стерве. А ты – девка хорошая, хоть и вредная. Колечко-то, оно живое будто, к плохим людям не идёт, а ты ему, видать, по вкусу пришлась, вишь, сидит, слезать не хочет!
Алесса пристально посмотрела на мужика: тот не шутил. Потом взглянула на кольцо, и зелёный камушек задорно ей подмигнул, мол, что, не нравлюсь?
– Спасибо тебе, Демьян, – сказала Алесса, продолжая любоваться колечком. Кольцо блестело, камень кокетливо сверкал – похоже, ему нравилось быть в центре внимания. – Добрый ты мужик, да жаль тебя, пьёшь больно много.
– Да от такой бабы кто хошь запьёт, – вздохнул ростовщик.
Знахарка его понимала. Жена Демьяна была Стервой. Именно так, с большой буквы. И при этом стервой верующей. Она исправно ходила в Храм Триединого, не пропускала ни одной службы, соблюдала все посты и предписания. Казалось бы, такой человек должен быть тихим и смиренным, как предписано законом Божьим, ан нет. Агафья умудрялась доводить до белого каления всё население Северинга, пугая нечестивцев грядущими муками в Бездне. Побаивалась она только Вилля. Марта рассказала Алессе, что давно, когда тот был мальчишкой, Агафья больше всех нападала именно на него. Правильно, что мог сделать ещё чужой в городе подросток-нелюдь, не способный нагрубить взрослой женщине? Но однажды, когда Агафья в очередной раз разошлась и стала пророчить, что явится к нему и его сородичам семиглавый дракон, в эльфа словно вселился бес. Он резко побледнел, злобно сверкнул зелёными глазищами и выдал такую длинную и сочную фразу, что присутствующие при этом люди и гномы пооткрывали рты, орки восхищённо зааплодировали, а дриады прикрыли уши. Марта клялась, что даже паузы в этом выражении звучали непристойно. С тех пор Агафья стала обходить Вилля стороной или ограничивалась советами да пожеланиями, и плевалась у него за спиной.