Вилль настолько увлёкся осмыслением собственной осведомлённости, что едва не забыл про Алессу. Глянул на окно и напрягся – девушка разглядывала улицу, прижав к стеклу маленькие ладошки. Вилль ухмыльнулся, и его глаза зазолотились, как два начищенных содой Империала. Девушка облокотилась на подоконник, причём лёгкий ситцевый халатик ненароком сполз с обнажённого смуглого плеча. Какое-то время Алесса предавалась романтике, созерцая синее небо, затем, заскучав, она скрылась из виду. Вернулась она с большим перламутровым гребнем в руках, забралась с ногами на подоконник и принялась за вечерний туалет. Иссиня-чёрные волосы ночным водопадом струились сквозь частые зубья, а халатик продолжал баловаться, соскальзывая то с одного, то с другого плеча.
– Вот загадка… Сидит кошка на окошке. С виду – кошка, но не кошка… Кто же ты, Алесса? – вполголоса пробормотал эльф, невольно залюбовавшись объектом слежки.
Из прохудившегося неба посыпалась мелкая снежная пыль, но Вилль не обратил на неё внимания. Вскоре белая пелена превратила дом в размытый прямоугольник с маленьким желтоватым пятном на самом верху, а потом исчезло и оно. Алесса закрыла ставни. Жаль…
Тёплая игла легонько пощекотала его левое запястье. Опять?! Из тоннеля пришлось выбираться задним ходом, и эльф не заметил, как одна из ставней алессиного окна слегка приоткрылась и затворилась снова. Южная кошка знала, что за ней наблюдают.
Вьюга забрасывала капитана целыми пригоршнями холодной крупы, но остановить так и не смогла. Обозлилась и затихла. Внезапно… Вдруг… Тильзитовый глазок теплел и кололся всё сильней, а возле дома кузнеца рука эльфа на мгновенье занемела, и красный огонёк тут же потух.
У самой изгороди валялся перевёрнутый кувшин да разорванная на прутки корзина. Девушка полусидела в заснеженной сирени, словно Ледяная Дева на троне, крытом алой бархатной подушкой. Белое… Красное… Рубиновая роспись по снегу. «Хоть гроб на прощании открыть можно будет», – отстранённо подумал эльф, глядя в широко распахнутые стеклянные глаза. Убийца не попортил её лица, но рёбра вывернул наизнанку, пропоров толстую дублёнку так легко, как нож забытое на солнце масло.
– Кто?! – жарко выдохнул Аким, не спеша подходить к изгороди.
– Берта. Уносите её.
Дальнейшие свои действия он помнил смутно. Чета гномов долго не могла придти в себя от потрясения, не каждую зиму в твоём палисаднике такие подснежники расцветают. Сатинка только икала и пила воду, кружка за кружкой. Они ничего не видели и, что самое странное, не слышали. Только вьюга, прижав невидимые губы к печной трубе, насвистывала извечную грустную мелодию.