разборки так же, как и его, Ваниному, "врагу", не удалось уйти на своих двоих. Более того, трактористу, как оказалось, уже никогда не суждено было ходить на
своих двоих: его вообще еле довезли до больницы, и одну ногу пришлось отнять, а вторую спасли, правда… уже почти не гнувшуюся. ("Пускай спасибо скажет, что жив остался, – буркнул дед, – на медведя я с ней не ходил, врать не буду, а пару волков порвала, как утят, люди знают…") Тракторист, оклемавшись, грозился судом, требовал денег, но были свидетели тому, как он сам лез на пса с топором, как сам нарывался, кроме того, деда в деревне уважали и любили, и дело заглохло.
Услыхав и поняв это, Ваня плакать перестал. Навсегда. На всю свою, пока что тридцати шестилетнюю жизнь – сколько себя помнил с тех пор, ни одной слезинки у него больше никогда из глаз не выкатилось. Даже когда случалось выть от горя и тоски, даже по пьяне, даже когда хотелось зареветь (когда погиб от пьяной пальбы местной партийной сволочи дед, а меньше, чем через год, угасла бабка), но… не получалось. С того самого дня – как-то не выходило. Вернее, не вытекало. И еще, с того дня больше не было никакого Ивушки. Бабка окликнула его, когда он стоял и уже сухими глазами смотрел на пустую собачью будку:
– Ивушка, пошли обедать, я уже на стол собрала.
Он подошел к ней, поднял голову, глянул на нее исподлобья своими голубыми, отливающими в синь глазами (бабкина гордость – в материнскую породу пошел) и раздельно выговаривая каждое слово, сказал:
– Меня зовут Иван. Если хочешь – Ваня.
– Ладно, Ив… Ваня, ладненько, – растеряно закивала бабка. А вечером, говорила деду:
– Как глазенками полоснул… Прям, как ножом провел… Ох, батькина порода, ох до добра не доведет… Ох, Хрусталевы, как бы беды не накли…
– Ох-ох, – передразнил дед. – Разохалась. Повзрослел парень, вот и все дела.
– Повзросле-ел, – всплеснула бабка руками. – Шесть лет мальчонке и – повзросле-ел… Совсем ты, старый, из ума выжил! Какое там…
– Повзрослел, – твердо оборвал её дед. – И хватит болтать. А шесть – не шесть, это уж как кому на роду написано, когда мужиком стать. Годков десять ему стукнет, на охоту возьму. Вот так.
Насчет охоты дед ошибся – не лежала у Вани душа к охоте, ни в десять, ни потом, когда стал уже Иваном, даже Иваном Васильевичем, – а насчет мужика…