- Благородных болезней не бывает, не утешай меня: все мы дохнем
в луже мочи и дерьма. Неприятное зрелище, - он посмотрел пару
мгновений в пространство, вспоминая что-то, потом встряхнулся. –
Впрочем, не будем об этом. Давай ближе к делу. Замуж не хочешь?
Да-да, я помню о нашем уговоре на сей счет, но время идет, ты не
становишься моложе. Да и неловко как-то выдавать твоих сестер
вперед тебя.
- За кого мне идти-то? Кому, скажи на милость, я парой прийдусь?
– фыркнула Кеттелин, отодвигаясь назад и насмешливо демонстрируя
отцу свое состояние – грязное обветренное лицо с красными пятнами,
сальные волосы, неблагородный загар и полное отсутствие хотя бы
намека на женственность.
- Не знаю, - пожал он плечами. – Вдруг приглянулся кто. Все ж
таки, тебя два месяца дома не было, а кругом – одни мужики. Что-то
мне плохо верится, что никто тебе в таких условиях даже глазки не
строил. Ты их, конечно, выдрессировала знатно. Но не настолько,
чтоб голодный мужик да не облизывался на бабу.
- Ну-у, - девушка сделала вид, что задумалась. – Вроде бы что-то
такое, припоминаю… Точно! Господин Смерть был со мной очень
любезен: несколько раз проходил мимо, все норовил поцеловать, да я
уворачивалась. Но все ж таки пощекотал в паре мест, пройдоха –
будет мне несколько новых шрамов на память. А как хорош – м-м-м! Но
ты уж прости, замуж за него как-то не хочется: погуляли,
помиловались, и разошлись.
- Тьфу на тебя! Не шути так – накличешь, – рассердился Дегеда, а
Кеттелин рассмеялась.
- Отец, ну кто на меня позарится? – сказала она, снова обнимая
мужчину – на этот раз со спины, чтобы удобнее было глядеть на
отчеты. – Я ж как доска, подержаться не за что – даже волосы, и те
прямые.
- Как у матери, - грустно улыбнулся Дегеда, припоминая что-то из
молодости. – Я ж на нее позарился. Почему бы и на тебя охотнику не
найтись? Родишь пару детей, да откормишься – вот и будешь попышней
ему на радость.
- Ну, ты вообще у нас человек особенный, - Кеттелин погладила
отца по лысеющему затылку и перевела тему: – А это что такое?
Она потянулась к столу и выудила лист, разительно отличающийся
от прочей писанины витиеватым почерком, ровными строчками,
вензелями и добротной бумагой, от которой даже пахло чем-то
приятным, как в лавке торговца-парфюмера с юга. По краю листа,
будто вышивка по подолу, теснились ровные крошечные отверстия
сложной формы, неизвестно чем и как пробитые, а в завитушках
вензелей поблескивали крошечные кусочки патали.