Если кто-то думает, что место
рулевого я получил в знак уважения к моему статусу командира нашей
«юниорской» команды – то это он зря. Вчера меня прилично погоняли
по теоретическим и практическим азам морского дела. Было предложено
продемонстрировать умение вязать узлы, обращаться с такелажем,
рангоутом и прочими атрибутами парусного ремесла – сначала на суше,
а потом и на открытой воде, в сопровождении строгого
пятнадцатилетнего инструктора по имени Володька, и ещё одного,
имени которого я не запомнил – мальчишка управлялся с грота-шкотами
и за всё время учебного плавания не сказал ни слова. Володька не
сразу допустил меня к управлению – сначала вручил стаксель-шкот,
выяснил, как точно я исполняю команды и вообще, насколько уверенно
чувствую себя в «боевой» обстановке – и только потом позволил
самому взяться за румпель. После того, как я уверенно выполнил
сначала поворот фордевинд, а потом и оверштаг, сумев избежать
позорного зависания носом к ветру (в левентик или «мордотык», как
принято среди настоящих мореманов) Володька одобрительно хмыкнул и
перебрался на нос, под сень стакселя, отдавая оттуда короткие
команды. А сегодня я уже сам управляюсь с «Экватором»; стаксельным
матросом со мной идёт Лида (она же, если кто забыл, «Юлька
Сорокина»), и мы вместе с пёстрой стайкой швертботов маневрируем на
рябой от волн просторной глади Верх-Исетского пруда, на берегу
которого расположилась «плавбаза» детско-юношеской флотилии
«Каравелла».
В Свердловск мы приехали в последних
числах мая– учебный год в «школе космонавтике» закончился на две
недели раньше, чем в обычных школах, так что мы успели аккурат к
открытию парусного сезона нового, 77-го года. Обещали быть ещё в
прошлом, 76-м, но не смогли – сначала орбитальная практика,
заменившая нам большую часть летних каникул; начало учебного года,
суматошное, как это всегда бывает на новом месте (мы-таки
перебрались в Калининград и теперь обитали в одном общежитии с
«юниорами» и даже на одном с ними этаже). Собственно, различия
между нами почти стёрлись, сохраняясь лишь в названиях учебных
групп. Мы занимались по одним и тем же программам, изнуряли себя
перегрузками в одних и тех же центрифугах, и даже летать учились
вместе, на польских PZL-104 Wilga – похожих на стрекозы, учебных
самолётиках, с высоким расположением плоскостей и забавно выгнутыми
«коленками вперёд» стойками шасси. Первые полёты состоялись в
октябре; к зиме мы уже уверенно выписывали виражи, «горки» и прочие
фигуры из арсенала первоначального обучения – разумеется, под
чутким руководством инструкторов из ДОСААФ. К самостоятельному же
полёту меня допустили лишь в феврале, когда «иволги» переставили с
колёс на лыжи. Мне к тому времени уже четыре месяца, как стукнуло
шестнадцать, что, кроме обучения искусству пилотирования, открывало
массу возможностей. Например – доступ к «взрослым» программам
тренировок и перспективу уже в сентябре отправиться на полноценную
практику на «Гагарин» в составе обеих наших групп, которые,
наконец-то обещают слить в одну.