Мы видели, как Лудольф дает различные духовные трактовки одним и тем же повторяющимся группам персонажей и приостанавливает ход описываемых событий, чтобы развить различные коннотации этих фигур. В некоторых главах он может поразительно многократно осуществлять такое повторение, снова и снова возвращаясь к имени или понятию и делая последовательные отсылки, дающие новые коннотации. Иногда это повторение принимает вид простого воспроизведения, как в отрывке, непосредственно следующем за только что приведенным, где значения воска, фитиля и свечи – те, что уже обсуждались (см. I: 107). Как мы предположили, этого вида повторения Лудольф даже не пытался избежать, так как форма его сочинения как пособия для размышлений предполагала подход не простого синтеза, а анализа и разбросанности одной и той же темы по различным местам в тексте. Достойна, как минимум, упоминания неявная позиция по отношению к времени, отраженная в структуре Жизни Христа. Несмотря на то, что Лудольф следует хронологическому порядку, более или менее основанному на Синоптических Евангелиях, тем не менее тот факт, что повествование принципиально начинается с небесного происхождения Христа, а в конце сочинения устремляется в будущее и вечность, в результате уничтожает жесткую зависимость от линейной концепции времени. Время в Жизни Христа не линейно, а циклично. Это очевидно, прежде всего, в наказе Лудольфа читателям при их размышлениях отложить различие между прошлым и настоящим: настоящее должно быть сделано участвующим в прошлом, или наоборот, пронизано евангельским временем. Можно увидеть концепцию времени этого сочинения и в том, каким образом в нем развиваются темы, а именно, путем повторений, как было только что отмечено. Результат чтения Жизни Христа – открытие постоянного повторного участия разнообразными способами в единственном центральном событии. Вся масса деталей, аллюзий, символов и ссылок на авторитеты служит одной цели, обращается вокруг одной оси. Лудольф ожидает от читателя, что тот позволит своим мыслям и своей жизни вращаться вокруг той же оси, следуя молитвенным размышлениям, предоставленным во всем их разнообразии.
Продолжая данную главу, Лудольф возвращается от этих дальнейших трактовок свечи как символа Христа к обсуждению самого представления в Храме. Лудольф говорит о природе посвящения, о значении первенца в иудейском законе и уделяет больше места, чем раньше, ритуальной чистоте и нечистоте, а также средству воспрепятствовать распространению греха, даваемом принесением в Храм. Это обсуждение прежде всего направлено на то, чтобы читатель получил хорошее понимание той реальности, к которой отсылает буквальное понимание текста. Таков первый этап прочтения: как мы уже предположили в другом месте, Лудольф не обязательно легко расстается с буквальными аспектами обсуждаемого им текста, а тщательно излагает то, что знает о его историческом, географическом и этимологическом фоне. Это дает читателю очень конкретное понимание прочитанного; такому пониманию он, как естественно было бы ожидать, может уделить пристальное внимание, так как оно поможет читателю вообразить прочитанное. Однако развитие обсуждения идет путем построения уровней прочтения на основе буквального значения. Тропологически первенец означает Иисуса Христа – Единородного от Отца. Эти прочтения ведут Лудольфа к тому, чтобы он призвал своих читателей приносить их добрые дела Христу. Затем следует дальнейшее тропологическое толкование посвящения, в котором Мария трактуется как “Mare amarum”, то есть деятельная жизнь, и как “Stella maris”, то есть созерцательная жизнь: оба образа жизни, согласно Лудольфу, требуют очищения, даваемого посвящением. Деятельную жизнь надо с помощью труда и тщательности очищать от небрежения, созерцательную – с помощью страха очищать от духовной заносчивости: таким образом, очищение, символизируемое данным евангельским событием, необходимо для вхождения в Иерусалим, который различным образом толкуется как “Visio Pacis”, “Vita Beata” и “Templum Celeste” (I: 109). В этом отрывке, особенно в самом первом разделе, присутствует своего рода иерархия уровней. Упоминание имени «Мария» ранее дало повод к нескольким интерпретациям и определениям этого имени. Здесь же два из этих определений сами становятся основой для взвешенного герменевтического прочтения. Таким образом, событие, о котором говорится при буквальном толковании, порождает целую систему последовательных прочтений.