Да, еще предстоят схватки и битвы. Возможно, большинство этих
воинов, идущих сейчас на запад, погибнут. Но это будет позже.
Сейчас же у них еще есть возможность увидеть родные хаты и
семьи.
- Я читал твое дело. – Молчание угнетало, а что сказать
толкового, Глеб Георгиевич придумать не мог. – Если для тебя важно
– на мой взгляд, приговор в отношении твоего рода несправедлив и не
законен. Сам ты, да, натворил делов… Но, род вымарывать не имели
права.
- Спасибо. – Сыч едва заметно кивнул. – Вот и Отшельник так же
решил, поэтому я до сих пор жив. У него, знаешь ли, смерть является
не наказанием, а наоборот способом сбежать от возмездия.
Своеобразные представления, но должен отметить, весьма действенные.
– Сыч повернул лицо к Глебу. Князь впервые за долгие годы увидел в
глазах некроманта чувства, вместо привычного равнодушия. – Я лично
сопровождал своих родичей в изгнание. Знаешь же, что никто не смеет
помогать приговренным… Наверно, думаешь, почему я сейчас так
откровенен с тобой?
- Есть такое… - Глеб смотрел на Сыча, пытаясь понять, что де
чувствует некромант.
- В отличие от меня, ты, оставшись единственным из рода, с
висящим на тебе обвинением за укрывательство менталиста, не сдался.
– В словах чувствовалась боль. Глухая, тягучая. – Нет, ты не отдал
приемного сына на растерзание великокняжеским палачам. Ты бьешься.
И идешь до конца… Я ведь тоже мог тогда поднять мятеж. Всегда были
недовольные, но я… - Сыч замолчал, сжав губы. – Я решил, что если
сам приду в Особый отдел и отдамся в руки правосудию, то мой род не
тронут.
Он вновь отвернулся, замолчав. Глеб Георгиевич молчал, понимая,
что сейчас это самое лучшее, что он может сделать. Откровенность
Велимира стоила много.
- Отшельник… Знаешь, вытащив меня из рук палача, заставил меня
осознать все ошибки. – Сыч вновь заговорил. – Я хоронил тех, кто не
смог дойти до места ссылки. Дети, женщины, старики… Каждого из них,
я хоронил своими руками, под пристальным контролем Отшельника. Ты
должен понять… - Сыч говорил, глотая слова, будто сдерживая слезы.
– Лишь несколько семей смогли дойти до Белецка… Несколько семей из
многих тысяч. Понимаешь… А сейчас я и вовсе остался один. – Сыч
выталкивал из себя слова. – Сам понимаешь, дети слабее взрослых.
Была зима… Ни один ребенок не дожил до Белецка. Знаешь, я пытался
уйти из жизни… Но… Отшельник запретил. Сволочь… Я буду жить, пока
не искуплю свою вину перед родом. За то, что отказался от борьбы,
за то, что принял неправильное решение.