– У меня в спальне. – Лусия вгляделась. – Тебе нехорошо? Ты весь побелел.
– Я возьму ее; можно? – Он рванулся к двери.
– Возьми! – крикнула актриса вдогонку, когда Лоцман уже бежал по коридору.
«Последний дарханец»! Магические слова потрясли его, оглушили, взяли в плен. Книга, о существовании которой он пять минут назад даже не подозревал, неодолимо влекла к себе, и Лоцман откликнулся на зов, ринулся к ней со всех ног. Едва заставил себя сдержаться и не высадить дверь плечом, а повернул рукоять и вошел в комнату, как положено культурному человеку.
В спальне Лусии было опрятно, уютно, и пахло благовониями; интуиция подсказала, что Рафаэля эти стены еще не видели. Это спальня юной целомудренной девушки, и Лоцману стало неловко от того, что ворвался сюда и нарушил покой не знающей мужчин девичьей комнаты. Он углядел на подоконнике томик в сером переплете, схватил его и выскользнул вон.
За дверью Лоцмана встретил Ингмар; глаза актера блестели, как осколки голубого льда.
– Что это ты всполошился?
– А ты что? – Прижимая «Последнего дарханца» к животу, Лоцман отступил, как будто северянину могло прийти на ум кинуться на охранителя мира в попытке отнять сокровище.
– Покажи-ка.
– Не здесь. Пойдем, отыщем укромный закуток.
Они зашагали по широкому коридору, разделяющему дворец на две части – меньшую жилую и большую необитаемую. Коридор украшали классические скульптуры, морские пейзажи в резных рамах и бронзовые светильники – совершенно никчемные, поскольку их никогда не зажигали. Во всех внутренних, без окон, помещениях дворца светился самый воздух, к ночи угасающий одновременно с солнцем.
– С какой стати охранитель мира гоняется за дурной книжицей, будто северный веслоклюв – за пиявками? – заговорил Ингмар.
– Это же «Последний дарханец». – Лоцман поймал себя на том, что машинально гладит теплый наощупь переплет, будто любимую кошку.
Актер поглядел на книгу довольно мрачно.
– Что тебе в ней?
– Сам не знаю. Она как живая – зовет, просит… Пощупай.
Северянин потрогал корешок.
– Меня не зовет. Давай сюда, – он свернул в боковой коридор, который вел в никуда: в центральной части дворца тянулись анфилады одинаковых комнат без внутренней отделки, с голыми унылыми стенами. Под потолком, будто слоистый дым, плавал сероватый свет, ненадежный пол скользил и проседал под ногами, а вездесущее замковое эхо здесь мертво молчало. Место, о котором Богиня не думает и не заботится, не живет.