– Почему? Они же вдоль моря гонят, чтобы коней на дунайских равнинах откормить.
– Откормят и на нас бросятся. Так что ты, когда править станешь, об этом помни. Окружат и стрелами забросают.
Владимир на минуту задумался и спросил неожиданно:
– А почему они половцами прозываются? Потому ли, что в поле живут?
– Так некоторые и полагают.
– Стало быть, ты, батюшка, по-иному, по-своему полагаешь?
– По-иному, – великий князь подумал. – Все кочевники, что на Великое Киевское княжение доселе нападали, на нас не похожи. Смуглые, скуластые, темноглазые, черноволосые. А волосы у половцев – себя они, между прочим, кипчаками называют – на лежалую солому похожи. И глаза серые, светлые, а порою совсем как у нас.
– А чего же тогда на нас нападают?
– Родня чаще друг дружку колотит. Так сподручнее обиды развеять.
Владимир помолчал, думая о чем-то ином. И сказал вдруг:
– Вот я свою конницу и создам. Пока они мою пехоту будут стрелами забрасывать, я свою конницу в их коши пошлю и все пожгу.
– Это ты по молодости так решаешь. Жен вдовить да детей сиротить – невелика слава. А может, лучше и достойнее наших воинов на их девках женить да на землю сажать? И конница для киевского войска подрастать будет. Конник с детства к коню привыкает. И конь к нему привыкает.
– Лучше пока свою конницу из дворян и детей дворянских собрать. Дворяне наши в пять лет своих детей на коня сажают.
– Это верно, но о половцах не забывай. Родня они нам, сердце чует, но пока… – Великий князь подумал. – Собери самых почетных дворян и посоветуйся с ними. Что они тебе скажут.
– Ты в Ростов мне велел князем ехать. А Ростов – старое дворянское гнездо. Вот там я их и соберу на совет.
Отец усмехнулся:
– Все продумал. Значит, так тому и быть. И пора возвращаться, сын. Подстрели косулю нам с тобой на полдник.
Великий князь протянул сыну свой лук, и Владимир тут же сразил стрелой косулю. Отдал лук отцу и пошел к добыче, на ходу доставая засапожный нож. Наклонившись к поверженной дичи, он вдруг встретился взглядом с ее огромными бархатными глазами. В них не было никакого страха. Только глубокая обида и укор. Княжич попятился, не отрывая от косули взгляда. Повернулся и побежал…
– Не могу…
Отец понял его: одно дело – стрела, и совсем иное – личный засапожный нож. Сам с седла добил косулю второй стрелой.