Она лежит в постели, укутавшись почти с головой. Лишь из-под края одеяла светятся изумрудинки-глазёнки.
– Дарья, – это мама из соседней комнаты, – помолиться не забыла?
– Не забыла, мам, – отвечает девочка и весело прыскает в одеяло.
– И молитву прочитала?
– А как же, мам.
– А крестик поцеловала?
– Ну, да-да, мам.
Так каждый вечер… Сколько себя Дарьюшка помнит. Девочке чуть-чуть даже смешно: мама ее, такую взрослую, принимает за ляльку какую-нибудь, сыплет вопросами, на которые заранее знает ответы. Девочка считает: все мамы такие – озабоченные. Слово «озабоченные» услышала от взрослых, гуляя во дворе, и оно ей понравилось, хотя вряд ли понимает его значение.
Девочка таращится на слабо мерцающий ночничок. Глаза слипаются. Дарья изо всех сил борется со сном, но тот все ближе и ближе подкрадывается, подступает, веки тяжелеют и тяжелеют. Дарья – совсем не капризная: если мама говорит, что пора спать, то она послушно идет в постель. Но сегодня… Нет-нет, не каприз – это другое. У девочки неисполненное обязательство, ею придуманное еще днем. Она приготовила обращение к тому, чей завтра день рождения. От кого-то слышала, что если сильно-пресильно чего-то хочется, то надо попросить Боженьку семь раз.
И она шепчет:
– Боженька… родненький, подари на завтрашний праздник моей маме много-много смешинок… Чтобы весь день радовалась и не смотрела грустно на меня. И, – она переводит дух, – еще: сделай так, чтобы папуля отпросился на работе (мама говорит, что он много-много работает и ему вечно некогда) и пришел, ладно?
Дарья загибает, чтобы со счета не сбиться, четвертый палец и засыпает.
…Девочка, встряхивая огромным алым бантом, мурлыча что-то под нос, гуляет по газону и срывает огромные, пожалуй, с блюдце, одуванчики. Она удивлена (зима же, а тут цветы, теплое солнце и радующиеся птички высоко в небе), но не очень. Она скашивает глаза влево и видит, что по тротуару, постукивая об асфальт толстенным, не очищенным от веток, сучком, идет дедушка. Вглядывается и ей кажется, что его где-то уже видела: вытянутое скорбное лицо, печальный взгляд и небольшая бородка уж больно знакомы. Силится вспомнить, а никак не может. Дедушка останавливается, почему-то укоризненно и долго смотрит на девочку, потом в осуждение встряхивает бородкой и спрашивает маминым почему-то голосом: