мзда!
Семь дюжин золотых таньга. (Они мне даже более
чем гривны любы.)
– Возьми. – Добрыня швырнул наземь кошелёк. —
Неверный ханский раб.
Сквалыжник. Крыса. Ренегат. Ублюдочный холоп
тельца златого.
Бери же и веди, пока я сердцем мягок и мошонкой
в предвкушенье ебли слаб.
Веди! Не то лишит мой меч тебя башки, а с ней и жития
бессмысленно-пустого…
Предатель подобрал кошель, сверкнул зрачком змеиным,
спрятал под халат.
Ударили из-под копыт сухие ковыли. Пролился с неба
клёкот ястребиный.
И кавалькада ёбарей уже вовсю спешит туда, куда ведет их
жадный ренегат,
И вздувшиеся чресла попирают юфть седла,
и русская хоругвь полощет над равниной.
3
Ворвалися в сераль и спешились. Илья сказал:
«Ебать-гулять! Пиздец!»
Добрыня крякнул, а Попович восхитился: «Я, отцы, хуею!
Сколько девок!»
Но их азарт порушил непристойный крик: «Аннанге ски!» —
То Насрулло, скопец,
Пересчитал таньга и счел их недостачу худшей из издевок.
– Вы, чёртовы гяуры, правоверного хотите обмануть?!
Здесь не хватает двух монет. И я так это дело не оставлю,
русские собаки!
Добрыня сморщился, ругнулся по латыни, и изладился
швырнуть
В поганого копьё. Да передумав, без затей попотчевал
нагайкою вдоль сраки.
Как пулею снесло с ахалтекинца Насрулло. Упал
в сплетение жасминовых ветвей.
Заныл, пополз. Задрались срамно фалды яркого бухарского
халата,
Задергалась, маня Никитича, расщелина меж по-девичьи
гладких розовых лядвей.
Мгновение… и вот нетерпеливый витязь уж ебёт с задором
в жопу ренегата…
4
Веселье между тем в разгаре: где анальный однополый
секс, а где – минет;
С террас нудят придворные ашуги и бренчат струной
незвонкой кельмандары,
И разжигает похоть танец живота, и сыплются мониста,
и звенит браслет,
И с треском рвутся вдоль промежности шелковые
шальвары.
Илья, нагой и рьяный как медведь-шатун, подмял
грудастую степнячку под себя.
О, как должно быть, трансцендентно, обморочно-тяжко
той степнячке!
Она визжит, хохочет, плачет и поёт, с восторгом сладкое
насилие терпя.
И конусы объёмистых грудей трясутся
в экстатично-сумасшедшей скачке…
Вокруг Алеши одалисок звонкий рой. Они смеются.
Их остры сосцы.
Лобки курчавы и круглы, пупки бездонны, ягодицы ж —
каучуково-упруги.
Тонки лодыжки их, запястья, талии… а бёдра!..
как их бёдра широки!..
Поповича холят они наперерыв, а тот хохочет:
«Ну, шарман, любезныя подруги!»
Никитич, «опустив» мерзавца Насруллу, лягнул его