ломающей привычные преграды.
Всполохи жизни,
и судеб узоры.
Зимний мороз,
остужающий взоры.
Прелести мира,
который обещан.
Право любви
вместе с правом затрещин.
Детство узорное
в линиях рамы.
Серые здания,
мертвые храмы.
Лики незримые
в красном углу…
Кажется,
я никогда не умру.
На путях, где пырей да ковыль,
подорожник, да пара берез,
Левитан из раздумий слез
созидает российскую быль.
Рядом с Чеховым и тоской
непростой и невзрачный пейзаж,
из которого если создашь —
то не песню, а тихую боль.
Что же значат они для нас
в неуютных просторах Руси,
где в холодной ночи моросит,
альт играет и контрабас…
Только Чехов и Левитан
этот сумрак могли понять,
эту ношу, что не поднять,
эту даль, что ушла в туман,
тайну эту,
или обман.
Непонятная для чужих племен —
из тумана серого и мечты,
в платье белом или в огне знамен
появляешься на рассвете ты.
На поверхности ледяных зеркал,
где река, как небо в длину и ширь,
кто тебя бескрайнюю отыскал?
Кто поверил в сумрак твоей души?
Те, кому понравился блеск снегов,
скрип саней по полю издалека,
затерялись в дебрях из облаков
на ветрах, пронизывающих века.
На путях немыслимых, но прямых,
где по-птичьи громко звучат слова.
Наша жизнь – обманчивый белый стих,
где от стужи кружится голова.
Каждый день просыпаюсь и, молча, смотрю за окно,
что там нового, или по-старому серо.
Две березы и ель под окном надоели давно,
только небо другое, а, впрочем, какое мне дело
до того, что творится в миру, драпированном в тюль
отчужденья с охранной системой заборов.
Где в горбатой стене – дырки, словно от пуль,
от покинувших доски сучков,
от пронзающих душу укоров.
Конец ознакомительного фрагмента.