Черною ночью куражится стужа,
Ждёт всё вокруг перемен терпеливо,
Снова в разладе мы, снова недужим,
Зря, видно, год обещал быть счастливым.
Давит на сердце тоска, будто глыба,
Годы сквозят и мелькают так быстро,
Вот и уходишь ты, твой этот выбор
Стал для меня приговором, как выстрел.
Жизнь мы делили, но вышло знать время,
И не понять, одолжить его где бы…
В мёртвой земле вряд ли выживет семя,
Вот мы и делим теперь наше небо.
Сверху намного всё видится лучше,
Там вон, внизу и весна уже близко,
Здесь же холодные снежные тучи,
Звёзды над нами качаются низко.
Чудится нам синеглазое лето,
Снова мы вместе, забыто плохое,
Столько заплачено было за это…
Капельку счастья и время покоя.
Разгулялось за окном вовсю ненастье,
Так душевно «Клён» поется под гармошку,
И мне кажется, что будто за запястье,
Я беру сейчас Есенина Серёжку.
Мы, понятно, с ним ни капли не похожи,
Только песни распевая залихватски,
Во хмелю, дворняг пугая и прохожих,
До утра гуляем по Москве кабацкой.
Это, вроде, неуместное занятие —
По плечу великих хлопать фамильярно,
Но в ненастье поэтическая братия
Так близка судьбой фатальной и коварной.
Провожал я Сергуна до Англетера,
По пятам же шла беда неотвратимо,
Видел Сашку близко-близко у барьера
И молился: пацаны, стреляйте мимо…
Перед боем лейтенант, сгоревший в танке,
Мне читал балладу, был поэт он местный,
Сердце рвал и душу Гамлет на Таганке,
Он же, Вовка, повсеместно бард известный.
Я с Анютой вместе мудро жить учился,
Оказалось, это всё не так и просто,
Страшный век уж очень долго длился,
Оставляя за собой руины и погосты.
Нет, ненастье наши души не остудит,
Урожай бывает даже в лихолетье,
Сколько было их и сколько еще будет
Строк, стихов и песен, тех, что на столетья.
Может быть, сейчас качает в колыбели
У себя Россия под напев тальянок,
Среди нудной бесконечной канители,
Малышей Сережек, Сашек, Вовок, Анок.